Эта история случилась в мою давнюю бытность психиатром местной районной клиники, в то время, когда приходилось много разъезжать по селам и деревням, затерянным в Глухоманской роще, ночевать где попало, а, порой, всю ночь напролет трястись в грузовичке по бездорожью. Я был молод, самонадеян и любое поручение высшего руководства воспринимал чуть ли не со щенячьим восторгом.
Однажды, в начале октября, я выехал в поселок Уэстлейк для освещения факта существования привидений в этой местности. Дождь, ливший неделю, размыл лесную дорогу, машина постоянно вязла в грязи, и моя подружка, вечно сварливая, тщедушная женщина, Ева Страшински, осипла от ругани. Когда машина окончательно увязла и заглохла, Ева бросила сигарету в окно и повернулась ко мне. Во тьме тускло блеснули зубы.
– Приехали, господин доктор. Мы уже целый день в дороге, и я порядочно устала. А теперь, хочешь не хочешь, вылезай.
Она заржала как лошадь, и неожиданно выругалась.
Когда дождь поубавился, я выбрался наружу, откинул крышку капота и с надеждой взглянул на заглохший двигатель.
– Ну, что там? – Ева не скрывала своего раздражения.
– Не знаю, – я попытался нащупать свечу зажигания. Металлическое нутро мотора раскалилось, я одернул руку.
– Сделай что-нибудь, – приказала Ева.
– Дорогая, – едва сдерживаясь от злости, прошипел я, – если тебе так не терпится, может сама попробуешь?! В конце концов, я психиатр, а не механик.
– Это заметно! – Узкое, бледное лицо Евы потемнело, раскосые, мутные глаза смотрели с холодным презрением. – И что же нам теперь делать?
– Ну, – я забрался обратно в машину, захлопнув дверцу, – мы можем, например, остановить машину и двинуться в путь пешкодралом по дороге, пока не встретим какой-нибудь хостел или остаться здесь и ждать попутной машины, которая отбуксирует нас до ближайшей заправки. Мне лично, больше подходит второй вариант. Взгляни, какой собирается туман. Мне бы не хотелось заплутать в нем.
– Ты хочешь сказать, что согласен торчать здесь и нихрена не делать?
Лицо женщины исказила гримаса ненависти и отчаяния ко всему на свете. И от этого ее и без того некрасивое лицо сделалось очень похожим на лицо самого настоящего психически-ненормального человека.
– Ничего не делать не может ни один нудак на свете, – я кротко взглянул на подругу. – Я буду спокойно торчать и наслаждаться твоим «теплым» обществом.
Лицо Евы, наполовину скрытое длинными каштановыми волосами, застыло словно белая маска трупа.
Я знал, что ей хочется… Ей хочется, чтобы я окончательно потерял самообладание и бросил в нее зловредные, до мурашек обидные, словца… Нет уж, дудки! С меня хватит!
Отвернувшись к окну, я молча принялся разглядывать плывущий над болотом туман. Я следил за раскачивающимися на ветру кронами деревьев и думал, что попутчица – женщина конечно же своеобразная (со своими тараканами в голове), только не для этой глухомани. Ох уж мне эти дамочки с болезненно-выраженным себялюбием!
– Ну ладно, – проворчала Ева, увидев, как изменилось мое лицо. – Не можем ехать – можно перекантоваться и в машине. В самом деле, такой ливень. Хотя, где-то здесь может быть гостиница или что-нибудь в этом роде. Что-нибудь же на дороге да есть…
Между тем, хмурые тучи прорезала яркая вспышка молнии. Мрак словно бы расступился, и на широкой поляне, среди зарослей можжевельника и терновника, забелело длинное одноэтажное здание наподобие казармы. У грязных, выщербленных стен теснились папоротник и чертополох, окна, преимущественно без стекол, с жалкими остатками рам.
– Ева, может… нам стоит переночевать в доме? – оживился я. – Хотя я не думаю, что там еще кто-то живет, кроме привидений! А уж они-то вряд ли откажут нам в прибежище. Я ведь все-таки местный.
– Ладно, – засуетилась Ева, беря в руки свою сумку. – Можно пойти и рискнуть: уж лучше в этом сарае заночевать, чем торчать на этой проклятой дороге.
Но выбираться не хотелось. Чем-то здесь не нравилось – уж очень тихо было, даже перестала горланить незримая ночная птица. Казалось, это место напрочь заколдовано дремлет и ждет своего часа. Однако, дождь усилился. Я спрыгнул в лужу и вытянул чемодан.
Последним, что услышал, закрывая входную дверь, был дикий сумасшедший рогот – или чей-то крик…
Внутри строение выглядело грязным, гадким и неухоженным, как и снаружи: валялись пожелтевшие от времени клочья газет, рваное тряпье, мусор, но в комнатах кое-где сохранилась мебель, что, впрочем, особо не удивляло. Пристанище привидений… Надо же! На серых стенах висели картины, вернее то, что от них осталось. Но одна, в трепетных бликах моего карманного фонарика, была особенно жутковата: сквозь пыльную паутину проступал мрачный кастл с горящими адским огнем бойницами, а у железных ворот черный всадник восседал на красном крылатом драконе…
Я болезненно вздрогнул, когда Ева язвительно проговорила:
– Все из-за этих деревенщин, с их расстроенной с психикой и администрацией Холствудской клиники. Поездка в Уэстлейк в октябре! Должно быть, я спятила или обкурилась, когда позволила уговорить себя.
– А мне показалось, тебя соблазнили премиальные, – пробормотал я.
– Ах, заткнись!
Спорить с Евой было бессмысленно и бесполезно. Я поставил фонарик на массивный дубовый стол и взглянул на ручные часы – полночь.
И, вдруг, мне показалось, что хлопнула входная дверь – внезапный порыв ветра промчался по коридорам, фонарик погас, и тьма сомкнулась вокруг мертвой трясиной.
Неужели вернулись хозяева? Никаких шумовых эффектов больше не доносилось. «Это ветер, конечно же ветер», – подумал я, прижавшись к окну – единственно-освещенному месту. И тут, где-то совершенно рядом, раздался отчетливый негромкий щелчок, и помещение озарилось ярким светом.
– Болван! Тут же свет есть! – услышал я раздраженный голос Евы. – Не мог сразу проверить?
Я судорожно сглотнул слюну и почувствовал стыд. Бояться невозможного?! Я громко рассмеялся, даже чересчур громко, отбросил фонарик и шагнул к стене. У стены стоял большой радиоприемник, наподобие тех, что выпускались еще во времена второй мировой. Я нажал кнопку и желтоватая шкала, за помутневшим от времени стеклом, сразу засветилась. Из приемника раздалось громкое шипение, скрип и треск. Я принялся крутить ручку настройки. Поначалу не было ничего, кроме помех, и я попытался точнее настроиться на эту волну. Наконец из долбоприемника донесся тяжелый металлический саунд, сопровождаемый диким ревущим гроулингом.
Услышав эту ахинею, я раздраженно махнул рукой и отошел от бесполезного приемника к тяжелой крышке стола, стоявшего у окна гостиной, а Ева, задрав полы своего грязного платья, принялась плясать, визжать и улюлюкать под жесткие аккорды, которые вырывались и рвались из старого радиоприемника, пока тот наконец не заглох.