Я вошла в старый школьный автобус, с которого уже почти слезла вся его отвратительная желтая краска. Как это и положено, он предназначался для того, чтобы возить детей, живущих далеко, от школы домой и наоборот. Мне повезло, я не входила в это число. К счастью, мой путь от школы до дома составлял десять минут ходьбы и в это время меня никто не тревожил. Но сегодня был особенный день: мы ехали не в школу и, к сожалению, не домой. Наш путь лежал в одно дивное место, которое находилось на другом конце города. Там мы должны будем смирно сидеть на местах и с восхищенным видом слушать, как полная женщина издает непонятные протяжные звуки с огромной сцены, а после, когда она закончит, мы должны будем встать и громко аплодировать ей, показывая, в какое восхищение нас привел ее невероятный голос. Другими словами, мы ехали в оперный театр.
Я села на предпоследнее место у окна и в это же время надела наушники, для того чтобы не слышать лишней суеты и недовольства своих одноклассников.
Автобус, в котором мы ехали, был подарен школе двадцать лет назад. Конечно, за это время его неоднократно чинили. Бедный водитель, который за эти двадцать лет ни разу не сменился, потратил на него все свои силы, но от этого лучше не становилось. Он ломался еженедельно, иной раз просто останавливался и даже не заводился. У любого человека от такой работы сдадут нервы, но мистер Барклей никогда не жаловался.
По правде говоря, он просто не имел такой возможности. Мистер Барклей потерял дар речи еще в детстве, когда в очередной раз побывал на площади в Александров день. Я не знаю, сколько именно времени прошло с тех пор, но ни слова он так и не произнес, к каким бы врачам его ни водили. Единственное, что я знаю, так это то, что там он был с моими родителями, такими же маленькими и глупыми. Но на них это отразилось иначе.
Состояние нашего автобуса, как можно понять, было самым плачевным. Каким бы потрепанным он ни выглядел снаружи, внутри он был не лучше. Пыльные окна, серые шторы. С сидений была содрана обивка, а на ее месте чем попало были выведены какие-то знаки, слова и прочее – кому что взбредет в голову.
Когда все расселись по местам, мое настроение приподнялось, так как ко мне никто не сел. Но моя радость длилась недолго. Как оказалось, по пути автобус должен был сделать еще несколько остановок, благодаря которым в автобус добавились еще несколько человек.
Рядом со мной села девушка по имени Кэтрин Петш. Честно говоря, это единственное, что я о ней знаю, несмотря на то что мы учились с ней вместе с двенадцати лет. За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова, Кэтрин все время сидела в телефоне, а я слушала музыку, наблюдая через окно за проезжающими мимо машинами.
Целый час нам пришлось слушать монотонное пение оперных певцов, которые периодически сменяли друг друга. По завершении концерта им надарили кучу цветов и аплодировали по меньшей мере три минуты не переставая. Это только кажется, что три минуты мало, но когда это происходит рядом с тобой, хлопки становятся похожими на взрывы.
Впрочем, на этом было все. Ничего интересного с нами не случилось.
Обратную дорогу я снова сидела с Кэтрин. Наверное, она была единственным человеком, не считая меня, который ехал с закрытым ртом, в то время как остальные только и делали, что заводили бессмысленные разговоры друг с другом. Мои наушники меня не спасали. Мне хотелось выпрыгнуть в окно от всей этой суеты. Я посмотрела на Кэтрин, которая больше не сидела в телефоне. Всю дорогу домой она, словно загипнотизированная, смотрела в одну точку, не опуская взгляда. Иной раз мне казалось, что она даже не моргала. Может быть, она умела уходить в себя и концентрироваться на своем внутреннем мире, не обращая внимания на окружающий. А может, на нее так подействовал концерт, что маловероятно. Так или иначе, с ней определенно что-то было не так, и мне от этого было не по себе. Я думала, может, попытаться заговорить с ней, но мне было слишком все равно, что творится в ее голове, поэтому я просто перестала обращать на нее внимание.
– Как все прошло? – спросила мама, когда я вернулась домой.
Я посмотрела на нее, пытаясь взглядом объяснить, что в оперном театре для меня не интересен даже буфет, если он там имеется.
– Когда один высокий мужчина нес букет на сцену артистке, он запнулся об свою же ногу и чуть не упал, – бросила я с улыбкой.
– Ванесса, – одернула меня мама.
Я не стала продолжать с ней разговор и поднялась в свою комнату. Закрыв дверь, я раздернула шторы и впустила в свои темные хоромы свет. Вообще-то моя комната не темная, просто во всем здесь доминирует темно-синий цвет: темно-синие шторы, темно-синие стены, пол. Зато остальные предметы, такие как стол, комод, кровать, белые.
Когда я раздергиваю шторы, у меня нет привычки смотреть на улицу, но в последнее время меня словно заставляют выглянуть и посмотреть, что такого происходит около моего дома, и каждый раз я вижу одно и то же. Прямо напротив моего окна стояла высокая, худая фигура незнакомого мне человека. Он смотрел прямо на меня, и как только наши взгляды встречались, он разворачивался и уходил – каждый раз в одну и ту же сторону, как было и сегодня. В первое время такие появления пугали меня, но сейчас я привыкла. К тому же в этом не было ничего необычного. Пусть никто не знал, как его зовут и кто его родные, но о его привычках знал весь город. Не знаю зачем, но он постоянно делал только одну вещь – смотрел людям в окна. Он мог делать это часами, а после просто уходил, и никто не знал куда. Я не знаю, каким образом он выбирает окна, в которые будет смотреть. Меня волновало только то, почему изо дня в день он приходит именно ко мне.
Я проводила его взглядом и легла на кровать. Вокруг была идеальная тишина – именно то, что мне было нужно. Я пролежала так около десяти минут; мою тишину нарушил стук в дверь.
– Ванесса, сегодня твоя очередь идти в магазин.
Из-за двери показалась девочка с идеально прямыми, темными, как у меня, волосами. Я стала смотреть на нее до тех пор, пока она не ушла, а после я взяла свой телефон и спустилась вслед за ней.
По четвергам мама всегда отправляла нас за рыбой, поэтому я, не говоря ни слова, взяла деньги, положенные для меня, и вышла из дома.
На улице стояла прохлада. Солнце пряталось за дымчатые облака уже несколько недель. Еще пара дней, и начнут лить нескончаемые дожди. Наше лето длится три месяца, два из которых сохраняют температуру под сорок градусов, но с приходом августа все меняется. Словно за одну ночь кто-то перерисовывает яркую картинку в серые тона. Листья начинают желтеть, в конце месяца опадать, а в сентябре их и вовсе не будет. Все это случается в одно мгновение, день словно заменяет неделю. И если вчера ты радовался солнцу, то завтра ты его уже не увидишь. Птицы улетают в одно мгновение – вчера были, но сегодня ты не найдешь ни одной. Я не знаю, случается ли такое в других городах или странах, ведь, по сути, мы являемся теми птицами, кто с приходом осени никуда не улетает. Наш дом здесь, и это не изменить, мы вынуждены жить по правилам, нарушать которые нельзя.
