– Станция «Рижская», – просипел простуженный и давно растерявший интонации женский голос. Терехов вспомнил, каким был этот голос раньше, лет двадцать назад, когда он, молодой тогда и совсем зеленый, как стручок гороха, ездил по замоскворецкой линии к своему первому издательскому рецензенту. Неужели, – подумал он, – с тех давних пор магнитофонную запись ни разу не возобновляли, и в кабине машиниста все эти годы крутилась одна и та же катушка?
Поезд вылетел из тоннеля на станцию, и Терехов, продолжая думать о судьбе женщины, оставившей на ленте свой некогда красивый и ясный голос, поднялся и направился к раскрывшимся дверям.
– Осторожно, двери закрываются, – сообщило поездное радио, – следующая станция «Алексеевская».
Терехов шагнул на перрон в тот момент, когда створки начали сдвигаться. Что-то толкнуло его в спину, жестко вывернуло ему правую руку, и пальцы, сжимавшие ручку дипломата, разжались.
Поезд умчался, красные габаритные огни исчезли за поворотом тоннеля, и только тогда Терехов пришел в себя настолько, чтобы осознать элементарную истину: его ограбили. Дипломат выхватили, когда он выходил из вагона, и грабитель уехал к станции «Алексеевская», а оттуда – в непредсказуемом направлении.
Терехов растерянно огляделся – никому до него не было дела, никто и внимания не обратил на случившееся. Милиционер, стоявший метрах в десяти, равнодушно следил за группой парней, только что спустившихся на перрон: у каждого в руке была початая полуторалитровая бутылка пива «Бочкарев», и со стороны ребята похожи были на героев-панфиловцев, готовых броситься под любой самый завалящий танк.
– Черт! – сказал Терехов. – Черт, черт, черт!
– Что, простите? – повернула к нему голову старушка, семенившая по перрону с большой кошелкой в руке.
– Нет, это я так, – пробормотал Терехов, растерянно заглядывая в жерло тоннеля, втянувшего в себя поезд с самым драгоценным, что могли у него отобрать. Во всяком случае, таким было первое ощущение – отобрано единственное, ради чего он жил последние месяцы. Не дипломат, конечно, – подумаешь, предмет роскоши. Не кошелек с деньгами – сколько там было, сотни две, не больше. И не книга, которую он читал в дороге. Но среди бумаг лежала коробочка с двумя компьютерными дисками. Одинаковыми дисками, на каждом из которых был записан окончательный, проверенный вариант его нового романа.
Какой кошмар, – подумал Терехов, придя в себя, наконец, настолько, чтобы ощутить определенную комичность произошедшего. В былые годы потеря портфеля действительно могла бы обернуться трагедией. Достоевский, переписав начисто окончательный вариант «Преступления и наказания», повез издателю рукопись, а в дороге (на чем он ехал-то? На извозчике, видимо; тогда, кажется, даже конки еще не существовало) нелепый грабитель, польстившись на с виду богатый саквояж, рукопись-то и спер. Вот это была бы трагедия. Писать роман заново? Это ж какие моральные усилия надо над собой сделать! А если – как у него с «Астрой» – договор, и сроки поджимают, а за неделю новый роман не написать?
Пройдя мимо милиционера (вот уж к кому не стоит обращаться, себе дороже, по инстанциям затаскают, а дипломата не найдут, поди его найди в десятимиллионном городе и без всяких улик), Терехов поднялся в сумрачный вестибюль и вышел под козырек, защищавший от прямых лучей полуденного июльского солнца, но вовсе не от жары, павшей на столицу в последние дни, будто верблюжье одеяло, не к сроку наброшенное на уставшее тело. Он снял с пояса мобильник (хорошо, – подумал он, – ведь и телефон мог оказаться в злосчастном дипломате) и позвонил в издательство.
– Але, – весело сказал голос редактора Варвары.
– Варя, – трагическим тоном произнес Терехов, стараясь вложить в свои слова побольше инфернальной тоски, – у меня неприятность.
– Господи, Владимир Эрнстович, – всполошилась Варвара, – вы живы?
Она решила, что он звонит из Чистилища?
– И даже вполне здоров, – смягчил тон Терехов. – Но понимаешь, какая штука. Я ехал к вам, вез диск…
– Как договорились, – подтвердила Варвара.
– И в метро у меня стащили дипломат, – сообщил Терехов. – Прямо из руки вырвали.
– Вы в милицию заявили? – строго сказала Варя, верившая в силу правоохранительных органов, поскольку целыми днями читала по долгу службы романы известных и неизвестных авторов, большая часть которых описывала тяжкие будни работников уголовного розыска.
– Варя, – с досадой произнес Терехов, – о чем ты говоришь? Кто будет искать какой-то дипломат, уехавший в неизвестном направлении? То есть, направление как раз известно – в сторону «Алексеевской», – но… В общем, я хочу сказать, Варя, что придется мне возвращаться домой и переписывать файл. Это займет часа полтора – туда и обратно, – но ведь не смертельно, правда?
– По сравнению с потерей дипломата… – сочувственно сказала Варя. – Конечно, Владимир Эрнстович. Я буду до конца дня. Правда, печенье вас не дождется – знаете, какие у нас девочки сладкоежки?
– Я принесу пачку вафельных, – сказал Терехов. – Вдвоем с вами и съедим. С рюмкой чая.
Варвара глупо хихикнула, представив себе неизвестно что, и Терехов отключил связь. В кармане рубашки он нащупал две десятирублевки – случайно положил, когда менял в кассе деньги на жетончики, а то ведь пришлось бы ловить такси и у дома просить водителя дожидаться, пока он поднимется в квартиру, они этого не любят и правильно делают – наверняка многие сбегают, не заплатив.
На перроне давешний милиционер стоял на прежнем месте и смотрел, похоже, в ту же точку – может, это вообще был не живой человек, а памятник московскому правопорядку, выполненный в натуральную человеческую величину и из естественного человеческого материала?
Подошел поезд, и Терехов шагнул в вагон, оглянувшись в последний момент – может, случится чудо, и грабитель окажется на перроне в толпе?
Станция проплыла мимо, колеса застучали на стыках, Терехов сел рядом с мужчиной, читавшим книгу Донцовой, и закрыл глаза.
День начался плохо, к чему ж удивляться, что он так же плохо и продолжился? С раннего утра в квартире на четвертом этаже начали давно задуманный евроремонт, застучали молотки, дрель с диким визгом вгрызалась в старый, но крепкий, еще шестидесятых годов, бетон. В ушах звенело, зубы ныли – хорошо хоть работать сегодня Терехов не собирался. Быстро позавтракав и задав корм волнистым попугайчикам – единственной живности, которую он терпел в квартире, – Терехов переписал на диски файл с романом (дважды – вдруг один из дисков окажется сбойным) и поехал в издательство, поскольку его вторую неделю торопили со сдачей. По плану роман уже должен был уйти в производственный отдел, а ведь его еще не читали ни Варвара (обычно не менявшая в его рукописях ни единого слова), ни корректор Дина Львовна (все время жаловавшаяся на изобилие запятых, которые Терехов ставил во всех случаях, представлявшихся ему сомнительными).