Глава первая.Бухарест. 1 ноября 1877 г.
1."Милый Алеша! Наконец- то могу тебе написать, поскольку до сего времени находился в обстоятельствах чрезвычайных и не только не имел клочка бумаг, но и сил физических.
В настоящий момент я нахожусь в раю! Именно! И не удивляйся. Госпиталь, в который я попал, находится во дворце княгини Бранкован. Муж ее был убит на войне. Нынешний директор полковник Бибеско предоставил 110 кроватей для русских офицеров. Сам он в высшей степени симпатичный человек! Кроме безупречного знания своего дела , он приятен нам русским еще и тем ,что служил в русской армии и награжден офицерским Георгием. Все , пользующие нас доктора – знаменитости. Ассистируют студенты здешнего университета. Весь остальной персонал – женский и ,благодаря, этому в госпитале царят удивительная чистота и порядок. Помещение госпиталя замечательно роскошью. Залы, в которых мы размещены, высоки светлы, везде чистота безукоризненная, врачебный персонал и прислуга заботливы, обходительны. Стол прекрасный. Не смотря, однако, на такое совершенство, между нашими соотечественниками есть недовольство – замечательно ,что жалуются всегда те, кто избалован судьбой. Есть и такие, что всем недовольны… Здесь оказалось много моих товарищей по корпусу, и по службе. Многие больны лихорадкой, а напротив меня лежит, с подвязанной кверху ногой, Верещагин – брат художника. Он был ранен 31 августа у Скобелева на Зеленых горах.
Между русскими только и разговоров, ,что о Скобелеве. Немногие стоят за него . Большинство – против. Я заметил, что его недоброжелатели встречаются, преиму -щественно, между его сверстниками, тогда как служившие под его начальством, преданы ему до самоотвержения. Жаловались, что Скобелев отчаянными и бесполезными атаками на зеленых горах погубил наши лучшие войска под Плевною. Храбрости его, конечно, никто отвергать не мог, но находили ,что храбрость эта с его стороны – преступное шарлатанство, за которое поплатились лица, ехавшие в его свите. Я слышал ,что Скобелев любил выводить под огонь, присланных к нему из полевого штаба адъютантов и ординарцев и будто бы потешался видя их замешательство и желание покинуть опасное место Самые снисходительные из критиков Скобелеве находят, что он храбрый офицер, но еще не доказал, что может быть хорошим генералом.
Скобелев же со своей стороны, обвиняет полевой штаб в том, что ему не давали подкреплений, когда он в них нуждался.
На это отвечают, что Скобелеву самому было известно, что при обширности наших позиций нельзя было ослабить одну часть отряда для подкрепления другой…
Я же, Алеша, своими ушами слышал 30 го в 9 часов утра, когда завязалась ружейная трескотня на левом фланге у Скобелева (Мы тогда как раз только что разъехались, у тебя лошадь захромала и ты, по моему примеру, купил себе новую у казаков). Так вот, когда ты отъехал, я стоял неподалеку от корпусного командира, к нему подъехал генерал Зотов, командир 4 корпуса… Разумеется, всего разговора я не слышал, но по отрывочным фразам понял, что Скобелев, якобы, сам, не дожидаясь назначенного диспозицией часа, повел дивизию в атаку. «Его побьют и поделом!» – уверяю тенбя, я слышал это собственными ушами. Жутко мне стало тогда! Неужели можно со злорадством относиться к поражению своих! Что значит «побьют»? Положат скопом, покалечат тысячи людей, да не врагов, а своих солдат и этому радоваться?… Мне не верилось, что не подадут ему помощи и не начнут наступления ранее срока, требуемого диспозицией! То есть, не ударят дружно на плевенский гарнизон Все! Одновременно!
Нет! Оставили Скобелева с турками один на один! А как же священная заповедь – "иди на выстрелы – выручай своих"? Не один я так думал в тот кошмарный день. Даже мой малахольный вестовой, постоянно углубленный в свои мысли, которому я жизнью обязан, Осип все вздыхал:
– Не по совести! Господь нас накажет!
Только начальство имело свои виды и представляло все по другому. «Скобелева воспитывали»! Нынче, выспрашивая участников третьего штурма, я все более убеждаюсь, какая золотейшая возможность была упущена. Как доносили пленные турки, в этот момент 30 августа большая часть таборов была переброшена против Скобелева, и мы могли прорвать оборону в другом месте. Нужно было только ударить, но… стояли! А наступать начали в самом укрепленном месте и много часов спустя. Но расскажу тебе по – порядку.
Так вот, бомбардировка у Скобелева началась в 9 утра, а мы в два часа по полудни еще обедали у корпусного командира. Поскольку я обедал перед этим шесть дней назад в Систове и неделю кормился чем Господь посылал, так совесть моя дремала оттого, что корпус еще не в деле. Да кроме того, я был в положении мальчишки с соседней улицы, прибежавшего на шум драки. В таком же положении был ротмистр Хвостов, но его товарищем был командир Архангелогородского полка, назначенного на штурм Гривицкого редута, Шлиттер. Поэтому я обрадовался, когда был замечен и обласкан героем Никополя генералом Пахитоновым, который меня то того и не знал, а тут вдруг умилился, что я прискакал на штурм от Рущука, обнял и сказал:
– Ступай с Богом! С моей легкой руки тебе повезет! – и послал меня к командиру пятой пехотной дивизии, чтобы я оттуда посылал казаков с донесением к нему.
Когда мы подъехали к долине, где стояла биваком первая бригада 5-й пехотной дивизии, оба полка тронулись со своих мест. Начальник дивизии приказал батальонным командирам разобрать сложенные в стороне фашины и штурмовые лестницы. Не знаю кто решил, что они могут потребоваться при нынешнем деле, вероятно, в штабных головах рисовались картины из римской истории с героями, поднявшимися на стену укрепления, ощетинившуюся оружием защитников. По статуту за такой подъем положен Георгий, тому кто первый поднимется на стену, но много ли будет этих первых: Да и вообще как представляется эта оперная цена при современной артиллерии, когда основу обороны составляют окопы и траншее одним господам писарям известно. Однако тащили и фашины и лестницы!
Как только переправились через ручей, как турки начали нас обстреливать с Плевенского шоссе. Одна граната разорвалась далеко не долетев до нас – осколки ее продолжали рекошетировать по шоссе, укорачивая прыжки и замедляя бег, по мере приближения, около нас они представлялись чудовищными прыгающими лягушками.
У деревни Гривицы сзади нас раздался удар, подобный громовому – турки попали в зарядный ящик. Он взорвался. Высокий столб дыма поднялся в воздух. Лошади были убиты. Люди отделались контузиями. Однако, это событие произвело заметно дурное впечатление на солдат. Они проходили мимо, угрюмо глядя на бившихся лошадей и обломки ящика. Наши батареи снялись с передков за Гривицей и все турецкие батареи накинулись на них. Наши не отвечали, озабоченные только расстреливанием Гривицкого редута.