От автора, вместо предисловия
Наверное, классе во втором раздали нам анкеты. Самые обыкновенные такие анкеты, я их потом десятка три заполнил. Но эта была самая первая.Торжественно вывел я на этом документе своё имя, отчество, фамилию. В графе национальность написал: русский. Потом подумал и с гордостью приписал: донской казак.
К моему удивлению, на следующий день учительница вынула из пачки других анкет – мою анкету.
– Что ты тут понаписал? – спросила она. – «Донской казак»… Что это такое?
– Но я и вправду – донской казак, – сказал я. – И мама, и папа, и дед, и прадед, все у меня были казаками.
– Казаки были царскими прислужниками. Они пороли рабочих нагайками и воевали против Советской власти! – наставительно сказала учительница.
– Ну, как же… – заливаясь краской, пролепетал я.– А Ермак? А Пугачёв? А Степан Разин? А путешественник Седов и художник Суриков? А мой дедушка?! Он был учителем, и никаких рабочих не разгонял…
– Перепиши! – строго сказала учительница. – Тоже мне придумал – «донской казак»! Нет такой национальности!
И весь класс захохотал. Много лет прошло, а я всё ещё слышу тот смех.
– А мой второй дедушка погиб в войну в казачьем корпусе… Он Москву оборонял! – кричал я, глотая слёзы. Но ребята смеялись всё громче.
– Казак! Казак! – кричали они, тыча в меня пальцами и строя рожи.
И слово, которым я гордился, мгновенно превратилось в обидное прозвище.
Я вдруг почувствовал, что я один! Что ничего и никому доказать нельзя! Меня никто не слышит! Удивительно, что я не испугался и не озлобился. А вот обидно…
Обидно мне до сих пор. Только с годами эта обида поменяла адрес. Раньше мне было обидно за себя, за отца, убитого на фронте, за деда – Георгиевского кавалера, за прадеда – добровольца в русско-турецкой войне, за легендарного прапрапрадеда, которому на поле Бородина мамелюк отсёк руку. Мой предок, Иван Алмазов, схватил за повод коня – не то Мюрата, не то Нея… (Я отыскал его могилу в Ярославле, где он умер в лазарете от "Антонова огня" – гангрены) Обидно было за всех казаков, что всегда безропотно клали свои чубатые головы за Отечество. Теперь, когда поседел мой собственный чуб, обидно мне стало за тех, кто смеялся. За тех, кто не слушал моих доводов. За тех, для кого слово «казак» означало только одно – «белогвардеец»! Кстати, ведь эти мальчишки были моими одноклассниками, и не сами всё это придумали. До 1935 года казаки входили в состав 1,6% населения Советского Союза, которые назывались «лишенцами», то есть официально, по закону тех лет, не имели прав граждан. Для кого-то это проценты, а для меня – это судьба матери, которую не брали ни работать, ни учиться. Это и судьба моего дяди, не получившего награды за подвиг (посмертно): «непролетарское происхождение»…
Кроме слова «лишенец» было ещё одно обидное слово: «чуждый». «Чуждый элемент». К «чуждым элементам» относились: добропорядочные купцы, образованные дворяне, офицеры, не изменившие военной присяге, рабочие- мастера "рабочая аристократия", самые работящие крестьяне – кулаки и вечные воины, защитники России – казаки. А вот уголовники назывались «социально близкими», им создавали условия для «перековки» в новую жизнь. Интересная была страна! Быть «чужим» в своей стране! И много их было таких «чужих»! Будь проклято оно, то страшное время, делившее народы на «своих» и «чужих» не по делам, а по происхождению!
По переписи 1916 года в казачьих войсках, (а было в России таких войск одиннадцать) казачье население составляло без малого 4,5 миллиона человек!..
И это моя – то есть наша, казачья родословная. Моя опора в трудные минуты жизни. И даже тогда, когда весь класс во главе с учительницей смеялся, доказав мне, что нет такого народа, «донские казаки», я шептал себе: «Терпи, казак!»
Я уверен, что настанет такое время, когда люди, равные в гражданских правах и образовании, сытые и добрые, нарядные и друг другу открытые, будут жить на земле в мире и согласии. И всё равно – не станут они одинаковыми, как роботы! Важно будет, что именно принесёт на этот пир дружбы каждый народ, каждый человек. Да и состоится ли этот пир, если люди позабудут своё родство? Да и какой же это праздник, если соберутся люди, одинаково отштампованные? Как гвозди!
Мне грузин интересен тем, что он грузин, венгр, что он венгр, китаец, что он китаец… Да и в одном народе, русском, например, как хорошо, что есть в нём и псковичи, и сибиряки, и архангелогородцы, и ярославцы, и владимирцы, и астраханцы… И каждый со своим норовом и говором, со своими костюмами и обычаями.
Но вот тут-то и уместно вспомнить сказку: у всего живого на свете есть тень. Есть тень и у такого прекрасного чувства, как национальная гордость. Эта тень – заносчивая уверенность в своей национальной исключительности. Шовинизм. Презрение и ненависть к другим народам, только потому, что они другие, не такие как ты. И сколько же из-за этого пролилось крови! «Я лучше других!» «Да это почему же?» «Да потому, что я англичанин». Или: «Потому, что я немец». Или: «Потому, что я еврей». Короче: «Я лучше, потому что я такой вот особенный».
Но я не зря говорил, что национальная исключительность – это только самодовольная уверенность, вера. Стоит только на минуту отрешиться от веры, да посмотреть на соседа, кто бы он ни был – поляк, или финн, или татарин. Не на весь народ посмотреть, а только на того, кто рядом, на соседа своего. Посмотреть и убедиться: хоть он и не совсем такой, как ты, но и ему, также как и тебе, – и весело, и горько, и смешно, и больно.
Нужно уметь сочувствовать другим и сострадать. И, конечно, думать! А ведь умение думать и чувствовать – дело совсем нелёгкое, и поэтому, как и всему на свете, следует этому учиться. Как учиться?
Постарайтесь взглянуть на соседний с вами народ не со стороны, а как бы изнутри этого народа. Его глазами. И лучшая тому возможность – литература. Ведь книги – не только информационные справочники, но и рассказы о жизни, быте… О чувствах людей!
Посмотрите на моих хуторян моими глазами. Только врагу да со страху кажутся казаки «дядьками с нагайками». А у них – своя стать, и говор особый, и характеры, что выкованы, столетиями сражений и страданий. И доброта в них есть, и понимание. И умение хранить всё, что накопилось в душах предков.
Это родные мои! «С их хлеба я взрос, с их науки пошёл». Так говаривали в старину.
Полюбите их, как я их люблю! Они стоят того. Они живые люди – бывают смешными, бывают мудрыми, бывают наивными, бывают героическими. Как все люди.
Пусть они и для вас станут своими… Как для меня! Родненькими…
Я увидел лошадь первый раз
Как это было – я не помню, потому что был мне от роду год. У казаков, из которых наша семья происходит, есть такой обычай: когда мальчишке исполняется год, его сажают в седло. И со мной так было. Друг моего деда (они еще в первую мировую вместе служили) привел лошадь и посадил меня, а все соседи, родственники и знакомые смотрели, что я буду делать. Мне потом не раз в подробностях все это рассказывала бабушка, потому что я не заревел, а уцепился изо всех сил за гриву, что считалось хорошей приметой. Вторая встреча произошла лет пять спустя и могла вообще отбить у меня охоту подходить к лошади. Я попал в колхозную кузницу, где подковывали старую рабочую конягу. Лошадь была привязана в специальном станке, чтобы не могла ударить кузнеца.
