Фанаты сходят по ней с ума, но они совсем не знают улыбчивую девушку с гитарой, которую так часто видят на обложках. Ее имя – Дилайла, и многие думают, что короткий вариант – Лайла. На самом деле мою лучшую подругу зовут Ди. Насчет возраста они правы – ей семнадцать, хотя по поведению этого не скажешь. На встречах и интервью Ди ведет себя как опытный профессионал, будто ей уже за тридцать. А со мной наедине ей не больше двенадцати, и она смеется над всякой ерундой, как в те времена, когда еще носила брекеты, а наши планы на лето состояли из ночевок друг у друга и плаванья в бассейне. Поклонники считают, что песни из этого альбома написаны после пережитого ею разрыва. Глупости! Она его не пережила. Даже близко.
На боку гастрольного автобуса красуется огромный плакат с изображением Ди на фоне поля с дикими цветами, ее рука на грифе двенадцатиструнной гитары. Рядом с фотографией написано прописными буквами, имитирующими ее почерк: «Лайла Монтгомери». Фанаты часами стоят в очереди, чтобы заполучить ее автограф на плакате или на футболке. Новый альбом называется «На краю вселенной, в Теннесси», а одноименная песня держится на первом месте в чартах уже две недели. Это позитивная, мажорная композиция, вот только написана она больше года назад.
На краю вселенной, в Теннесси,
Старый дуб хранит наши имена,
Все тропинки там ведут домой,
Ты лети туда, моя душа.
На краю вселенной, в Теннесси,
На крыльце танцуем я и ты.
Где бы ни была, там мои мечты.
Ветер, ты туда меня неси.
Эту песню, как и многие другие, она написала для Джимми.
Я неприкаянно брожу по обширной стоянке за штаб-квартирой «Мадди Уотер рекордс» на окраине Нэшвилла. Отсюда начинается летний гастрольный тур Ди. Три пассажирских автобуса уже выстроились в ряд, готовые тронуться в путь. Ди носится в толпе, здоровается, прощается и знакомит между собой семьи музыкантов, которые пришли проститься с отъезжающими. Я держусь на заднем плане, жду и вдруг замечаю боковым зрением, что кто-то беззастенчиво пялится на мои ноги. Там есть на что посмотреть, потому что юбка у меня – на границе правил приличия.
– Привет, – говорит парень, который рассматривает меня таким откровенным взглядом, что мне становится неудобно за него. – Ты из группы?
– Ну да.
Это вранье. Я вяло улыбаюсь, хотя после пережитого за последний месяц у меня нет никакого настроения с ним кокетничать. К тому же, он вообще не в моем вкусе. Аккуратная стрижка, заправленная в джинсы футболка поло. Скучный до зевоты.
– Я Марк Трэн. Ассистент режиссера по свету.
– Риган О’Нил, – отвечаю я. И бросаю гранату. – Мне семнадцать.
Она взрывается. Мой новый друг Марк розовеет лицом и бормочет, что ему чрезвычайно приятно было со мной познакомиться. Когда твоего внимания добивается слишком большое количество мужчин, становится до обидного безразлично. Моя яркая внешность в сочетании со стилем одежды – все узкое и короткое – как магнитом, притягивает самых разнообразных представителей мужского пола: тихонь и хулиганов, младше меня и годящихся мне в отцы. Я давно научилась отличать безвредных от ядовитых, которые могут выпустить жало. Но иногда им все же удается меня одурачить.
Ди заключает в объятия мать скрипача. Та испуганно таращит глаза. Моя подруга страшно любит обнимашки. При одной только мысли, что я должна ни с того ни с сего обниматься с незнакомыми людьми, я непроизвольно скрещиваю руки на груди, и левое запястье тут же отзывается пронизывающей болью. Несмотря на июньскую жару и повышенную влажность, я нацепила кожаную куртку, чтобы спрятать гипс. Постоянная боль в руке напоминает, что неправильный жизненный выбор опасен для здоровья.
– Ты готова, Риган? – зовет меня Ди.
Я спешу к ней, стуча каблуками по асфальту. Меня всегда можно узнать по цоканью каблуков, если только не приходится тайком убегать из дома. Тогда я крадусь по скрипучим ступенькам босиком. Сегодня на мне высокие мотоциклетные ботинки на каблуках и легкое хлопковое платье в мелкий цветочек. Я люблю контрасты. Пока мы проталкиваемся к автобусу, Ди дает еще пару автографов родственникам музыкантов. Какая-то девочка, лет двенадцати, дрожит от возбуждения, будто ей чашку эспрессо внутривенно вкололи.
– Я считаю, что ты самая-самая красивая во всем мире, – тараторит она, пока Ди подписывает ей фотографию, – и не могу прожить без твоей музыки ни дня.
Мне и раньше приходилось видеть совсем съехавших с катушек фанатов Ди, но, по-моему, это уже чересчур. А Ди принимает ее восторги как должное. Она благодарит и крепко обнимает ошарашенную девчонку, не верящую своему счастью.
Ди – мой единственный настоящий друг, который придет на помощь, даже если я не показываю, что в ней нуждаюсь. Она шутит, что всегда держит деньги для залога на прикроватной тумбочке, а я отвечаю, что единственный звонок из полиции потратила бы на нее. Только я не шучу, это правда.
Ди берет меня под руку, и мы идем к ее родным. Со своим отцом я попрощалась дома, а сюда меня подбросила мама Ди. Я не хотела долго и нудно прощаться с папой, потому что никто из нас не будет особо скучать. Мы оба знаем, что нам нужно отдохнуть. Ему – от моих бесконечных стычек с мачехой. А мне… да от всей моей жизни.
Я стою сзади, скрестив руки на груди. По тому, как долго и крепко Ди обнимает папу, я понимаю, что ей тяжело уезжать. Ее мама тем временем обнимается со своей младшей сестрой Пич, которая пробудет с нами все лето. Когда Пич садится в автобус, миссис Монтгомери подзывает меня, и я разжимаю руки. Та, что в гипсе, болит; стараюсь не обращать внимания. Мама Ди похлопывает меня по плечу.
– У вас будет такое замечательное лето, девочки! Мне уже не терпится услышать ваши рассказы!
Надо отдать ей должное, миссис Монтгомери не начинает читать нотации, что я должна вести себя прилично и не втягивать Ди в неприятности. Нет, она никогда так не делала, хотя с моей репутацией… Она всегда обнимает меня, как собственную дочь.
– Звони, если что понадобится, – шепчет она мне, выпуская из своих объятий.
Так говорят все мамы, которые отправляют дочь в лагерь, в колледж или в концертный тур. Хорошо, что есть кому мне это сказать. Ди наклоняется и обнимает своих младших братишек, сразу двоих. Что-то шепчет им, и те послушно кивают. Когда она выпрямляется, в ее глазах блестят слезы.