Начинаем с фокуса: Джон М. (Майк) Форд, двигая бровями, раскладывает Виза́нтии на столе и указывает на них жестом иллюзиониста.
– Итак, дамы и господа, а теперь будьте очень внимательны. Следите, где настоящий Константинополь, – говорит он, тасуя Царьграды. У бровей Майка есть два выражения, полу-Гэндальфовское и полностью Гэндальфовское, и они переключаются, как железнодорожные стрелки, покуда он раскладывает города перед вами (или передо мной; давайте считать, что «вы» в данном случае означает любое существо во вселенной, которое не было и никогда не будет Майком Фордом). За его пальцами не уследишь, но разыгрывают они действие или отвлекают?
Один за другим появляются Византии, жемчужины мира, Города с большой буквы.
Византий, где и впрямь существуют вампиры и колдуны. Византий, где христианство уничтожили и закрепился религиозный плюрализм Юлиана, где распространились и сохранились мистические культы вроде митраизма. Византий, где ислам не возник и не стал угрозой с Востока. Византий, где Франция не стала Францией, а Галлия разделена между Империей на востоке и Англией на западе. Византий, где Рим пал, но Империя простояла еще по меньшей мере тысячу лет. Как минимум пять Византиев, и это не предел.
Тут Майк делает что-то пальцами, а может быть, бровями, и на столе остается лишь один Византий.
– Черт, – говорите вы. – Вот так фокус! Все эти города сложились в один.
– Города? – спрашивает он.
Вы смотрите на стол. Византий исчез. На его месте несколько машинописных абзацев, рукописные заметки, тонкие полоски текста, рассыпанные на обшарпанном столе.
– Так вот что это было? – шепчете вы. – Создать иллюзию Города, стольких Городов, из таких простейших материалов. Просто невероятный фокус!
– Ой. Я это проделал? – Брови Майка опускаются, как навесы над витриной. Он мягко стучит вас пальцем по виску и с улыбкой отворачивается. – Ну и воображение у тебя, малыш.
Если существует альбом Velvet Underground[3] фантастических романов 1980-х годов, то вы держите его в руках. «Дракон не дремлет», впервые напечатанный в 1983-м, тут же стал культовым артефактом, книгой, вызывающей восторг, изумление и священный ужас. Надеюсь, по меньшей мере одно из этих чувств охватит вас при ее чтении. Вообще-то я надеюсь, что вас охватят они все и останутся с вами навсегда, как остались с теми, кто уже спустился в эту пещеру, ощутил кольцо огня и выучил одно-два секретных рукопожатия. Не поймите меня превратно; я не говорю, что роман вам всенепременно понравится. Ни одно литературное творение в истории не дает таких гарантий. Однако смело могу утверждать, что «Дракон не дремлет» – исключительная книга. Единственная в своем роде. Абсолютно, чертовски самостоятельная, но при этом открыто заигрывающая с каждым традиционным фантастическим жанром, ни одному не дающая себя увлечь, однако каким-то образом сохраняющая со всеми превосходные отношения.
Это альтернативная история, обрамленная глубокими знаниями эпохи, усеянная выразительными деталями и глубокими аллюзиями. Это озорная романтизация прошлого, которая ухитряется не отрываться от почвы. Жестокость остается жесткостью, опасность – опасностью, в мире есть кровь, болезни и мрачнуха, где положено. Это умственная игра в теннис, Легендариум Британии против римских мистерий, а Уильям Шекспир – линейный арбитр. Здесь есть интриги, убийцы, заговоры, встречи в тавернах – отборные мелодраматические штампы, любовно раскрашенные вручную и выставленные для услаждения наших глаз. Здесь есть вампир-артиллерист, который с каменным лицом произносит лучшие убойные шутки. Минуточку. Вампир-артиллерист… убойные… Сейчас январь 2020-го, и до меня только сейчас дошло. Понимал ли Майк, что делает, когда почти сорок лет назад вставил в книгу этот ассоциативный каламбур? Если кто и мог…
Концепций, ветвящихся замыслов и мощных «что, если бы» в «Драконе» хватило бы на пяток романов, но здесь они танцуют рядом, оставляя между собой место для божеств нескольких религий. Это еще одно умение Майка Форда: набить мир до отказа и в то же время оставить его таким дразняще недоисследованным.
Он блуждал где вздумается, движимый одной из самых дисциплинированных причуд (или причудливых дисциплин) в фантастике. Он не довольствовался тем, что в его книге будет смысл. Смыслы должны тесниться и не просто занять все доступное пространство, даже если это само по себе впечатляет; они должны катализировать, должны творить видимые и невидимые чудеса, создавать литературный эквивалент черенковского излучения.
Когда Майк разворачивает перед вами абзац, вы ощущаете незримое, далекое содрогание – что-то смещается в другой сюжетной линии. Двойной смысл – стандарт, тройной смысл – разминка. Майк был поэт, и все им написанное поэтически спрессовано и служит несущей опорой для конструкции с непостижимым числом измерений.
Каким он был поэтом?
Давайте опишу еще один ловкий фокус.
Я жажду славы. А вы?
Вообразите, что мы поднимаемся к вершине Геликона по древней дороге, петляющей меж острых скал. Склон кишмя кишит литераторами. Все мы, поэты и прозаики, пришли сюда ради Музы или хотя бы намека на нее. Мы карабкались, мечтая различить ее промельк за деревьями или увидеть ее след в дорожной пыли, увидеть хоть что-нибудь. Нас тут тысячи, и у каждого есть план, душещипательная история, сделка, которую мы рассчитываем заключить. Мы все хотим припасть к сладостному ключу Ипокрены. Все хотим, чтобы из наших пальцев били молнии и перетекали в клавиатуру, но на рынке Муз спрос многократно превышает предложение, и нам ничего не светит. Мы предлагаем надежды, грезы, время, деньги, страхи, здоровье, жизнь, душу. Бесполезняк. Старый храм на вершине заперт на засов, табличка изящным шрифтом гласит: «Закрыто».
Внезапно по долине раскатывается рев мотора, заглушая блеянье овец внизу. Это Джон М. Форд на красном спортивном автомобильчике! У него даже верх открыт! Он мчит по разбитой дороге, ловко огибая торчащие камни, и плавно тормозит под сенью древнего храма. Дважды жмет на клаксон, выходит из машины и подбрасывает в воздух связку ключей.
– Мое предложение такое, – говорит он. – Я пущу тебя за руль. Можешь ехать, куда хочешь и сколько хочешь.
Подброшенные ключи не падают на землю. Их подхватывает изящная ладонь, которой не было тут мгновение назад.
