перевод с испанского
Москва: Эксмо, 2024. – 192 с.
ISBN
Layla Martinez
CARCOMA
Copyright © Layla Martínez, 2021
Published in agreement with Casanovas & Lynch Literary Agency
© Петров Г., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *
Когда я перешагнула порог, дом словно обрушился на меня. Под его грязными кирпичными сводами такое ощущение внезапно возникает у каждого: он будто набрасывается на любого вошедшего и выкручивает ему внутренности, пока у того не перехватит дыхание. Моя мать твердила, что в этом доме у людей выпадают зубы и усыхают кишки, но она давно отсюда уехала, и я ее не помню. Я знаю, что она так говорила, потому что мне рассказала бабушка, но могла бы и не рассказывать: мне это и без нее известно. Здесь выпадают зубы и волосы, портится плоть, стоит зазеваться – и вот ты уже еле ноги волочишь, прилег на минутку в постель – и никогда тебе больше не встать.
Я пристроила рюкзак на сундук и распахнула дверь в столовую. Бабушки там не оказалось. Не было ее ни под кухонным столом, ни в кладовке. Тогда я решила попытать счастья на втором этаже. Выдвинула ящики комода и открыла шкаф, но и там ее не нашла. Вот же старая перечница! И тут я заметила носки туфель, торчащие из-под кровати. В ином случае я не решилась бы поднять край покрывала, ведь тех, кто обитает под кроватью, лучше не беспокоить, однако бабушкины туфли не узнать невозможно. Лакированная кожа сверкает так, что можно любоваться своим отражением хоть из дальнего угла комнаты. Приподняв матрас, я увидела старуху, она лежала и пялилась снизу на пружины кровати. Однажды соседка, увидев, как бабушка с утра пораньше вылезает из сундука, сообщила репортерам, что та тронулась умом. Впрочем, что может знать эта проклятая сплетница, у которой волосы маслянистее, чем фритюрница в придорожной забегаловке? У бабушки отнюдь не слабоумие.
Я выволокла ее из-под кровати, усадила на покрывало и встряхнула за плечи. Иногда это срабатывает, иногда нет, на сей раз не получилось. Когда это не помогает, лучше выждать, пока само пройдет. Я потащила ее в коридор, затолкала в чулан и заперла. В этом доме все двери открываются наружу – такова семейная традиция, вроде всякой рождественской херни. У нас много традиций, например запирать друг друга в комнатах, но зато мы никогда не едим баранину, ведь ягнята ничего плохого нам не сделали, поэтому употреблять их мясо нам кажется неприличным.
Я спустилась за рюкзаком и вернулась на второй этаж. Там только одна комната, где спим мы с бабушкой. Я положила рюкзак на ту кровать, что поменьше. Прежде она служила моей матери, а еще раньше – бабушке. Увы, в этом доме не наследуют ни денег, ни золотых колец, ни простыней с вышитыми вензелями их первого владельца; покойники тут оставляют после себя лишь кровати да обиды. Дурная кровь да место, где можно прилечь ночью, – вот и все, что здесь получают в наследство. Мне даже волос как у бабушки не досталось: у нее, в ее-то возрасте, волосы все еще густые, каждый крепкий, как бечевка, любо-дорого посмотреть, когда она их распускает. А вот у меня всего три чахлые волосины, липнут к черепу уже часа через два после мытья.
Зато кровать мне нравится: в изголовье на скотч приклеены изображения ангелов-хранителей. Время от времени кусочки старого хрупкого скотча отваливаются, но я сразу же откусываю новые и клею куда надо. Больше всего мне по душе ангел, следящий за двумя детьми, которые вот-вот свалятся в ущелье. Те играют на скале, глупо ухмыляясь, словно они у себя во дворе, а не на краю обрыва. Уже не маленькие, а резвятся, как идиоты. Нередко по утрам, едва проснувшись, я проверяю, не свалились ли дети в пропасть. На других открытках карапуз собирается поджечь дом; близнецы пытаются засунуть пальцы в розетку; девочка вот-вот отхватит себе полпальца кухонным ножом. У всех круглые розовые щечки, все ухмыляются, как психически ненормальные. Бабушка прилепила эти изображения еще в молодости, как только появилась на свет моя мать, чтобы ангелы оберегали ребенка. Каждый вечер перед сном они вставали на колени у кровати, сложив ладони, и читали молитву: «У моей кровати четыре уголка и четыре хранителя-ангелка». Но однажды бабушка узрела настоящих ангелов и поняла, что художник никогда в жизни их не видал, потому что у них нет ни белокурых кудрей, ни таких красивых лиц. Они больше похожи на гигантских насекомых вроде богомолов. И тогда бабушка перестала молиться: ну кому нужны у дочурки на кровати четыре богомола с сотнями глаз и клешнями? Теперь-то мы молимся им, опасаясь, что они поселятся на крыше и станут совать усищи и длиннющие лапы в дымоход. Иногда слышим шум наверху, поднимаемся взглянуть и видим: их глаза глядят на нас сквозь щели в черепице. И тогда мы читаем молитву, чтобы отпугнуть их.
Я достала из рюкзака одежду и разложила на кровати. Четыре футболки, пара легинсов, пять пар трусов, пять пар носков и то, в чем я представала перед судьей: черные брюки и рубашка в цветочек. Эта рубашка и штаны те же самые, что я надевала для собеседований, когда искала работу, стремясь казаться невинной и порядочной, а также заявить о полной готовности подвергнуться жестокой эксплуатации. Судье я все же показалась невиновной, а вот с нанимателями номер не прошел. Думаю, они заметили злость на моем лице, потому что улыбалась я сквозь стиснутые зубы. Увы, единственной работой, которую мне удалось получить, стало место няньки в семье Харабо: им по фигу мои рубашки и дурная кровь, ведь женщины моей семьи прислуживали им всегда. Да и я обречена продолжать в том же духе, и неважно, как я одеваюсь и как сильно их ненавижу.
Та рубашка уже отжила свое, совсем полиняла, но это уже не имеет значения, ведь у меня больше не будет собеседований, и никто не возьмет меня на работу после того, что стряслось. Мне не придется больше стискивать зубы, чтобы сдержать желчь, хоть бабка и ворчит, мол, я обязана научиться хоть что-то делать. Гундит, потому что не хочет, чтобы я целыми днями сидела дома, и она права, ведь если я долго бездельничаю, то начинаю нервничать и злиться. Я бы с радостью выгуливала собак, но платить мне за это никто не станет, здесь собак запирают во дворах и в лучшем случае иногда бросают им кусок черствого хлеба.
