Всю ночь снег старался укрыть землю как можно тщательнее. Безветрие, наступившее утром, породило тишину. Все замерло в ожидании неизбежного нарушения этой тишины. Ночью на старую, уже довольно крепкую корку серого наста сыпались новые снежинки. Деревья облачились в зимние белые наряды. Пышные комья снега нависали на ветвях, давя их вниз, держась на честном слове. Казалось, что вот-вот подует ветер и стряхнет с ветвей снежную шубу, оголив ветви деревьев. Временами одна из легких тоненьких веток ломалась под тяжестью снега и срывалась. Тогда тишина прорезалась треском сломанных веток и гулким падением снега. Зимняя сказка началась сразу после того, как солнце лениво взошло над ветвями деревьев, скудно осветив лес.
Резвый черный конь, откликающийся на Мустар, похрапывая и подрагивая, нес вперед седока. Зачем вдруг понадобилось хозяину в столь ранний час прогуливаться по зимнему лесу, Мустару было не понятно. Тем не менее, хрустя свежевыпавшим снегом, он несся галопом, пересекая поляну. Мустар свернул в сосновую рощу. Замедлив бег, направился по заснеженной аллее, которую образовали рослые сосны.
– Мустар, вперед! – погонял его всадник, понукая, ударив левой пяткой в бок.
Всадником оказался мужчина. Довольно молодой, разменявший лишь второй десяток лет, он глубоко дышал ртом, жадно глотая воздух. Мужчина поправил бобровую шапку, спустившуюся на лоб, прищурил глаза, цвета небесной синевы.Светлый камзол, подбитый изнутри черным мехом, контрастировал с темным воротником из норки.
Мужчину звали Генрих Принарри. Именно сегодня утром он решил совершить небольшуюконную прогулку. Прежде всего, это связано с тем, что даже после женитьбы и рождения наследницы он не желал расставаться со своими привычками.
В родовом замке своем, Лаэрго, он не появлялся уже две недели. Генрих жил в небольшом охотничьем домике, практически в одиночестве, дабы отвлечься от той суеты, которая теперь творится в домев связи с рождением девочки. В домике Генрих работал воблаго отчего края, много читал, изучал архивы, а так же занимался духовными практиками, стараясь раскрыть свои способности общения с духами и постижения природы. Удавалось однако это ему с трудом. Знаний было недостаточно для применения на практики. Верные слуги привозили Генрихув охотничий домик еду, качая головами, про себя ворча. Генриху были нужны тишина и покой. Хотя бы на пару недель. Единственным его развлечением были конные прогулки, которые он совершал на верном вороном жеребце. Да и они порой были не долгими. В лесу все-таки волки жили. Но Генриха это не слишком пугало. В округе его звали «волкодавом». А все потому, что пару раз спас жителей деревни от волков. В первый раз Генрих заглянул в дом кузнеца, достаточно долго с ним беседовал. Близ дома появился волк-одиночка, ушедший из стаи. Заприметив волка близ сарая, Генрих не преминул возможностью убить непрошеного гостя. Сделал он это весьма хладнокровно выстрелом из новенького пистолета. Во второй раз Генрих спас двух деревенских девочек, собирающих в лесу ягоды. Тогда мужчина распорол волку живот ножом, прихваченным на всякий случай. После этих случаев народ Лаэрго прозвал молодого барина «волкодавом».Глубоко вдохнув утренний морозный воздух носом, Генрих пришпорил коня. Он скакал на север, все дальше углубляясь в лес. Но вдруг Мустар сбавил ход и начал озираться по сторонам.
– Ты чего, дружок? Учуял волков? – обращаясь к коню, спросил Генрих, прищурив глаза. Но конь лишь дернул головой, шевельнув ушами. Неподалеку от всадника отчетливо послышался детский крик. Благородство и помощь ближнему были выше страха перед волками.– Гони! – крикнул Генрих коню, сжав уздечку.Среди деревьев, на которые налип снег этой ночью, Генрих приметил мальчика, сидевшего близ ствола дерева. Раздвинув ветки, которые мешали обзору, Генрих разглядел и волка, который приближался к мальчику.
– Старый, одиночка, – уяснил для себя мужчина.
Он нащупал близ седла небольшой нож, взятый им с собой на всякий случай.– Сейчас бы «ствол». Ну да ладно, – прошептал мужчина, прищурив глаза.
Спрыгнув с коня, он ударил его по крупу, отпустив от себя подальше.
– Малый, не бойся, – крикнул Генрих, сжимая нож.
И мальчик, и волкобернулись к Генриху. Один закричал от страха, другой зарычал от гнева. В одной руке Генрих сжимал нож, в другой толстую длинную палку, которая так и ждала своего часа под сосной. Наверно это был посох мальчика, который тот бросил от страха. Как раз то, что Генриху было нужно.
Ринувшись вперед, Генрих издал вопль, похожий на тот, которым обычно пользовался во время охоты. Волк ждать тоже не стал и в два прыжка настиг мужчину. Набросившись на Генриха, он тот час же получил по голове посохом. Боль и злость овладели волком. В его желтых глазах читался гнев. Генрих не стоял на месте. Он чуть пригнулся и сам издал рык, похожий на волчий. Глаза его округлились, зубы оскалились. Волк напал первым. Как только он приблизился в прыжке к Генриху, мужчина вытянул вперед руку и полоснул животное сверху вниз. Алая кровь хлынула на снег и испачкала рукав белого тулупа. Как только волк заскулил и упал на белый снег, Генрих с силой ударил его по черепу, на всякий случай.
Обернувшись мальчику, лицо которого почти сливалось с цветом снега, он спросил:
– Жив?
– Да, сударь,– послышалось в ответ.
Мальчик не торопился вставать. Он лишь оторвал спину от дерева, затем упал на колени и, разгребая ими снег, добрался до Генриха, подползая на коленях.
– Спаситель вы мой! Жизнью я вам обязан! Принадлежит она отныне вам! Никогда этого не забуду! Молиться с матушкой заваше здравие буду нощно! – причитал мальчик, обнимая сапог Генриха.
– Эй! Ты чего? А ну встань!
Генрих сначала опешил, заметив такую реакцию юного создания, но, затем почувствовав, с какой силой мальчик сжимает сапог, резко протянул руки и поставил ребенка на ноги.
– Это что такое? Не позволю на коленях ползать! – нахмурился и повысил голос Генрих.
Мальчик замолчал, рассматривая спасителя своего с нескрываемым благоговением. Он шумно и часто задышал, то ли от восхищения Генрихом, то ли от накопившегося за столь долгое время страха. Сам Генрих теперь с любопытством рассматривал несостоявшийся ужин волка. Под темной шапкой, кажется из кролика, виднелись светлые запутанные волосы. Поверх светлого тулупа, был завязан пуховый светлый шарф. Мальчик смотрел на Генриха большими серыми глазами, глубоко внутри их читалась великая скорбь. Обычно такой взгляд Генрих видел у тех, кто перенес недавно какое-то горе. Мальчик поднял свой посох, который лежал неподалеку, очистил от снега и крепко сжал в руке. Он дрожал от нервного потрясения, от холода, при этом, не сводя взгляда со своего спасителя. Помолчав, Генрих спросил: