Когда портье позвонил и сообщил, что в вестибюле гостиницы ее ожидает некий джентльмен, Гарриет Прингл поспешно бросила трубку и выбежала из комнаты, даже не обувшись.
Уже два дня она не отходила от телефона. Последние три ночи в Афинах ей не спалось из-за тревоги и нетерпения. Ее муж остался в Румынии – стране, которую после отъезда Гарриет оккупировали немцы. Возможно, ему удалось сбежать. Возможно, сейчас он ожидает ее в вестибюле. Добежав до угла, она увидела, что это всего лишь Якимов в своей обвисшей панаме, и пошла обратно за туфлями, однако по-прежнему торопливо. Даже Якимов мог принести какие-то вести.
Спустившись вновь, она увидела, что Якимов сгорблен, словно старая лошадь. Гарриет охватили самые страшные предчувствия, и, не в силах вымолвить ни слова, она коснулась его руки. Он поднял печальное лицо и, увидев ее, заулыбался.
– Всё хорошо, – сказал он. – Наш дорогой мальчик уже в пути.
Ему так хотелось поскорее успокоить ее, что его большие виноградно-зеленые глаза чуть не выскакивали из глазниц.
– Записал сообщение от него. Где-то оно у меня лежит. Здесь, что ли… Кто-то в Бухаресте позвонил в Британскую миссию. Один из наших ребят сказал мне: мол, вы же знакомы с миссис Прингл, так занесите ей весточку. – Он продолжал шарить в карманах чесучового пиджака. – Это просто листок такой, знаете, записка.
Он залез в нагрудный карман, и она увидела, как в прорехах пиджака мелькает фиолетовый шелк рубашки, а в прорехах рубашки – иссиня-белая безволосая подмышка. Все карманы прохудились, и записка могла давно потеряться. Гарриет не дыша наблюдала за поисками, понимая, что малейший признак нетерпения только встревожит Якимова.
Теперь между ними установились вполне приятельские отношения, но так было не всегда. Год назад Якимов – князь Якимов – поселился у них в квартире и отказывался съезжать до тех пор, пока не счел Бухарест слишком опасным местом. Гарриет не любила Якимова, а он ее боялся, но, встретившись в Афинах, они поладили. Он был единственным человеком в этом городе, кто понимал ее страхи, и его утешение стало единственной опорой для Гарриет.
– Вот она! – воскликнул Якимов. – Вот! В целости и сохранности!
Она взяла бумажку и прочла: «Отправился в путь. Встретимся вечером».
Видимо, сообщение пришло несколько часов назад. День близился к вечеру. Гай, должно быть, уже приземлился в Софии и выяснил, как и она несколькими днями ранее, что румынский самолет дальше не летит и ему придется продолжать путь на самолете «Люфтганзы». Немецкая авиакомпания дала согласие на перевозку граждан союзных стран над нейтральной территорией, но ходили слухи, что некоторые самолеты отправляли в Вену, где британских подданных арестовывали. Гарриет это не грозило, но Гай, будучи мужчиной призывного возраста, рисковал.
Видя, как у нее вытянулось лицо, Якимов потрясенно спросил:
– Разве вы не рады? Это же великолепная новость!
Она кивнула и опустилась на диван, прошептала: «Просто замечательная» – и закрыла лицо руками.
– Дорогая моя!
Гарриет подняла голову. В глазах у нее стояли слезы. Она рассмеялась:
– Гай прилетит вечером!
– Ну вот! Я же говорил, что всё будет хорошо.
Смесь облегчения и усталости окончательно лишила ее сил. Гарриет не двигалась с места, понимая, что ожидание еще не закончилось. Предстояло дожить до вечера.
Якимов с тревогой посмотрел на нее:
– Почему бы нам не прогуляться? Подышать воздухом. Это пойдет вам на пользу.
– Да. Да, с удовольствием.
– Так надевайте же шляпку.
Когда они вышли из гостиницы, Гарриет почувствовала себя как после долгой болезни. Улица была вся в тени, но впереди виднелся солнечный свет. Якимов повернул в другую сторону, и она попросила:
– Пойдемте туда.
– Туда? – сконфуженно переспросил он. – Это площадь Конституции. Хотите по ней пройтись? Так мы сделаем крюк.
– Разве мы куда-то спешим?
Якимов не ответил. Они вышли на площадь, где располагался небольшой сквер, скучный и пыльный. На деревьях висели выцветшие апельсины. Дома вокруг заняты гостиницами и важными конторами, пояснил Якимов. Некоторые были облицованы мрамором, другие оштукатурены и выкрашены в розовый цвет. Во главе площади высилось здание парламента. Когда-то это был дворец, и строение до сих пор сохраняло некоторое величие. Его окружал городской парк – заросли кустарника, над которыми вздымались пернатые верхушки пальм. У входа в парк росли четыре огромные пальмы с серебристыми стволами. Дома, деревья, автомобили, пальмы, прохожие – всё словно дрожало в жарком мареве осеннего дня.
Афины, подумала Гарриет. Долгожданное убежище.
Бухарест располагался в сердце Европы, а этот город лежал у самого Средиземного моря. В Бухаресте уже начиналась зима. В Афинах, казалось, лето будет длиться вечно.
Если удастся дожить до вечера, они встретятся с Гаем. Она представила, как его самолет летит над бирюзовым Эгейским морем, и мысленно пожелала ему не сбиться с курса. Гай оставил позади несчастную столицу и маниакальных ставленников «нового порядка». Оставалось только дождаться его благополучного прибытия. Мысли вышли из-под контроля, и ей вспомнились те, кого они оставили позади. Например, Саша.
Якимов, изображая хозяина и экскурсовода, указывал ей на местные достопримечательности. Осознавая свое превосходство, он держался довольно величаво.
– Неплохой городок, – сказал он. – Мне всегда здесь нравилось. Ваш старый Яки тут свой.
Он оставил позади свои долги, а новые знакомые пока ничего об этом не знали. Ему удалось найти работу. Хотя одежда его уже не поддавалась починке, ее выстирали и отгладили, и он носил ее с видом человека со значительным прошлым. Кивнув в сторону нарядного здания на углу, он пояснил:
– Это «Гранд-Бретань».
– А что это такое?
– Ну, дорогая моя! Это лучшая гостиница. «Гранд-Бретань». Яки тут не раз бывал. Пожалуй, перееду сюда, когда обзаведусь деньжатами.
Свернув на главную улицу, он начал оступаться. Всё его длинное, худое тело словно обвисло. Они прошли едва ли пару сотен ярдов, но, пробираясь сквозь толпу, он начал жаловаться:
– Очень долгая прогулка. Вашему бедному Яки такое тяжело. Ноги уже не те. Утомительное место: то вверх, то вниз, жарко, пыльно. Постоянно надо подкрепляться.
Впереди показалось большое кафе. Облегченно вздохнув, Якимов заявил:
– Новое кафе «Зонар»! Неплохое место. Мое любимое, знаете ли.
Всё здесь было сверкающе новым: большие окна, полосатые навесы, выставленные на улицу столики. Посетители были одеты по-летнему: женщины в шелках, мужчины в серебристо-серых костюмах. Официанты, все в белом, разносили на блестящих подносах сияющие на солнце кофейники. На витринах внутри кафе красовались конфеты и изысканные торты.
