ПРИТЧА 341. Бог – как гром, душа вздрагивает и расстилается половичком, припоминая, в чем еще я не покаялся, чтобы замолвить за меня словечко, – прости дурака, не по злому умыслу умничает перед дураками.
Любовь и дурак, вот как они находят общий язык ночами, чтобы не стукнуться лбами?
ПРИТЧА 340. Кровавые жертвы обожествляют любовь со времен Афинской почти Республи и Римской классической имперской тирании, и вот уже мерцает лампадка перед неосвященным ликом Любви в киоте среди прочих ликов полузабытых Богов.
И Боги плод любви человека к власти над дураками.
ПРИТЧА 2. Уходим от проблем в себя, натыкаемся на душечку с дуршлаком, отскакиваем к душе, но и она не знает что с нами делать, с нашей привычукой анализировать причины скуки жизни, всесто того чтобы напиться до усрачки, набить млорду начальнику и уйти в сторожа, пересчтывать звезды, сотвать какорые не хватило наглости тщеславия.
Чем современнее мужик, тем больше в нем парфюмерии женщины, чем современнее душечка, тем крепче ее мускулы удерживают счастье любовницы начальника.
СЛОВО ДЕСЕРТ ДУРАКа
Крепкий орешек этот глупец, насмешки отскакивают от скорлупы, и умники чувствуют себя конченными дураками.
Чем же записные юмористы все не могут поживиться у юмора, если он не дает им спокойно есть свой хлеб, заработанный на ниве народной глупости.
Домашние ссоры – жизнеспособность усталости привычки любви к верности.
Дурная привычка покупать холодильник до того как убьешь индюка. Холодильник так хорошо сохраняет убитого индюка, что невольно привыкаешь убивать индюка, чтобы не пустовал холодильник.
И юмор, и сатира потеряли к умным интерес. Тайна глупости посрамила профессионализм зубоскалов. А тайны нет, ее выдумали сообразительные пустобрехи, надеясь превратить пшик расхожей глупости в золотое дно сюжетов для скудоумия, и теперь не знают, как в скудоумии себе признаться.
Умные рубят сук, на котором сидят, чем больше они знают, тем труднее оставаться умным и легче оказаться на заднице среди дураков.
За последнюю тысячу лет умные стали еще умнее. Они написали еще более умные книги, еще более умную музыку, еще более злоумные сатиры, чтобы глупость как была тысячу лет назад глупость, так глупостью и осталась на следующую тыщу лет.
Дурак не глуп, просто Критиковать власти некрасиво, как некрасиво она обходится ума не хватает поверить, что не умен.
Старый глупец имел больше времени убедиться, что время ума не прибавляет.
Умные страдают амнезией. Они подзабыли, что дураков больше, им легче упрятать умных в резервацию или сделать невыездными.
Дурак плодится результативнее. Потемки стимулируют…
Наши наследники – чума на суды первой инстанции.
Дурак живет прошлым ума, но будущим глупости.
Дебри непроходимой глупости не вырубила даже топорная сатира журнала Крокодил.
Божественного у разума только заблуждения насчет своего могущества.
Дураков больше, у них нужно учиться обходиться без умников.
Количество всегда побивало качество, но его никогда не хватало, чтобы жить качественно.
Дураки удачливее небезосновательно. Пока умные стараются вычислить свою удачу, прибегая к теории вероятности, эти молчком орудуют в закромах удачи отмычками, и старым дедовским способом взламывают сундуки удачи.
Удача не очень умна, она скорее удовлетворит пищевые потребности кретина, чем интеллектуальные претензии неудачника.
Среднее образование – цитата из высшего образования.
Юмору не выносимо быть покладистым, среди дураков он как шут гороховый.
Стратегическая опасность вымирания патриотизма – дефицит заточенных под штык дураков.
Юмореска эстрадная – провинциальный юмор, реакция публики на юмореску, – сам дурак.
Сарказм это уже онкология юмора.
Юмор – надругательство над романтическим целомудрием ЛИРИЧЕСКой поэзии .
Сатира кусает море глупости и остается беззубой..
Упоение митингового оратора выдает алкоголические наклонности его слов, которые голос оратора спаивает бормотухой аплодисментов.
Судьба имеет классическую форму кирпича, содержание которого значения не имеет, значение имеет с какой высоты Господь уронит судьбу тебе на голову.
Гениальность – прихоть цивилизации, то, вдруг, завалит науку гениями, то веками ничего путного не предложит кроме парочки новых религиозных сект.
Армагеддон – грядущие санкции Всевышнего против вероотступников.
Из Человеческого лишь душа еще не прогнулась перед самодержавием секса.
Цивилизация – загон, в котором малакские человекообразные обезьяны Сиаманг ведут себя как люди, демонстрируя зрителям лысую задницу.
Неизвестная природная катаклизма вызвала катастрофической облысение неандертальцев, первой облысела задница, потом лицо, срам, живот, мозги до сих сопротивляются облысению.
Шевелюра – бурьян непаханых мозгов.
Сознательность – не мое гражданское прилипшее ко мне снаружи.
Как же я мечтаю надраться, до потери чувств и сознания надраться, и дать моему человеческому высказать, наконец, что оно думает о моем непрошеном гражданском, рассевшемся во мне как у себя дома.
Жажда жадности Славы.
Рутину законов Вселенной копирует рутина эволюции, и разум будет рутину колебать, пока рутина не рухнет, и не придавит непрошеного новатора обломками своего здравого смысла.
Человек принадлежит сам себе без видимой взаимности. Вот с властью у человека принудительный мезальянс.
Человеком разрешилась обезьяна в зоопарке Юпитера.
Печаль в глазах человекообразного Сиаманга, когда сопливый потомок кидает ей сквозь решетку кожуру банана, – печаль укоризны разочарованного в потомке пращура.
Обезьяны продались Всевышнему за банан, лисица за виноград, и выбрал Всевышний в наши прародители что подешевле.
Только в зоопарке наши волосатые пращуры встречаются нос к носу со своими родителями лысыми гуманоидами на батарейках.
Павианы в клетке воспринимают безделье как непременную благодарность своих потомков.
Наша жизнь? Ха! Да это нечто гастрономическое между крайностями добра и зла.
Человек поклоняется Всевышнему, но взаимности ищет с самкой.
Слабости – моя непритворная любовь, и вино, в порыве признательности, посвятило меня в пьяницы.
Вино настолько гостеприимно, что само упьется, и я на карачках пытаюсь откланяться.
Когда гений сходит со сцены, гурьбой являются компиляторы.
Судьба последний вагон поезда удачи. Мы цепляемся за поручни, даже вваливаемся в тамбур, но это не значит, что судьба рада нам уступить место, предназначенное ее фавориту.
Мы хлыстом укрощаем норовистую судьбу. Утратившая прыть, она понуро бредет, покорная нашей зарвавшейся воле, не соображающей, а что дальше?
В жертву справедливости приносим совесть друг друга, а она предпочитает наличные.
Мораль – взаимовыгодный уговор совести с совестью жить без любви, но в приличном согласии.
