Лёня почти всегда сидел на последней парте, потому что там ему спокойней всего. Учителя думают, что на последнюю парту садятся первые двоечники специально, чтобы их не спрашивали, хотя любой дурак знает: неважно, где ты сидишь – всех спрашивают по журналу. Странные люди: сами изобрели эту журнальную схему, но продолжают думать, будто дальний конец класса для учеников – это какое-то спасение от двоек.
На последней парте не так сильно чувствовался взгляд учителя, который почему-то был устремлён именно на Лёню (по крайней мере, ему так кажется). Такой взгляд особенно тяжело переносить, если он сверкает из-под очков с толстыми стёклами, типа тех, которые у географички. Тогда складывается ощущение, что на тебя выплеснули двойную порцию непоколебимого учительского авторитета. К тому же, глаза под толстыми стёклами выглядят угрожающе большими, как у непропорциональных мультяшных героев.
Но в последней парте есть и минус. Когда в очередной раз скажут: «Лёня, ты как всегда получил двойку», все остальные ребята развернутся и заглянут ему в лицо. Без этого никак нельзя! Как будто есть такое правило или закон: если назвали кого-то с последней парты, немедленно всем нужно на него уставиться.
Лёне его одноклассники не нравились, а он не нравился им, так что всё было по-честному. Его не обижали, но старались не обращаться к нему лишний раз. Словом, вели себя так, будто Лёня всего лишь какая-то мебель в кабинете. Лёня, в свою очередь, чтобы не оставаться в долгу, считал своих одноклассников дополнением к партам.
Так они сосуществовали уже седьмой год. Кто-то уходил в другие школы, кто-то наоборот – приходил, учителя менялись, появлялись новые предметы, но одно оставалось неизменным: Лёня всегда стоял особняком, словно его всё это не касалось.
В тот день он сидел на уроке математики, вырезая циркулем на парте своё имя, и абсолютно не вникая в слова учителя. Всё равно это никому не нужно. Разве что учителю. Такая работа: говорить ненужные вещи и получать за это зарплату. А работа учеников: слушать и запоминать так, будто это хоть сколько-нибудь полезно. При этом и ученики, и их родители знают, что учителя занимаются совершенно бесполезным делом. Это вообще все люди на планете знают. Да, и сами учителя тоже. Вот вы любому скажите: ну-ка, давай, выкладывай формулы сокращенного умножения. И он вам не выложит их ни за что, если только он, конечно, не фанатик какой-нибудь. А это всего лишь математика седьмого класса. Беспощадная и ненужная.
В общем, такой своеобразный театр абсурда, в котором все словно договорились делать вид, будто вставать на протяжении одиннадцати лет в несусветную рань и до обеда заниматься тем, что никогда тебе не пригодится – это нормально.
Вот о чём думал Лёня, когда в кабинет постучали и, не дожидаясь разрешения, тут же открыли дверь. Это была психолог. Нет, не так. Это была психологичка. Маленькая сухая женщина пожилых лет, с таким же маленьким и сухим ртом. Она сказала:
– Можно мне Лёню на несколько минут?
Нет, опять не так. Сначала Лёня услышал:
– Бу-бу-бу-бу?
Это потому, что ему было плевать на происходящее в классе, все звуки на уроках сливались для него в неопределенный гул, в котором ничего не хочется различать.
Поэтому и вопрос психологички он тоже не услышал. Опомнился только когда рыжая одноклассница, сидящая перед ним, развернулась и пихнула его в плечо. Тогда-то он и услышал, как училка и психологичка зовут его:
– Лёня! Лёня! Тебя просят выйти!
Лёня, конечно, неохотно поднялся и поплёлся к выходу, пытаясь угадать: что он такого успел сделать? То, что у него одни двойки – это ни для кого не новость, за это бы не вызвали. А так он никого не трогал и никто не трогал его, поводов нет.
Кабинет оказался маленькой комнатой с деревянным полом и зарешеченным окном. Прямо как в тюрьме. Стены, стол, полки с книгами – всё было серого цвета, лишь на подоконнике ярким пятном зеленел фикус. Когда психологичка села за стол, её высокая рыжая прическа заблестела при свете лампочек. На стене висели часы с маятником. Маятник качался туда-сюда с отчетливым стуком. Сердце Лёни тоже тревожно застучало.
Она сказал ему сесть за стол – аккурат напротив себя. Лёня сел и сразу увидел листок с собственным почерком. Вспомнил: недавно эта сухонькая мымра приходила в класс и просила письменно ответить на несколько вопросов. Спрашивала про школу, нравится ли учиться, какие любимые предметы и что ребята думают о классе. Ну, Лёня всё и выложил начистоту.
Так всё и написал: дурацкая школа с дурацкими предметами и дурацкими детьми. Слово «дурацкий» использовалось так часто, что будь это сочинение, ему бы снизили оценку за тавтологии. Ничего другого тут и не подберешь, разве что неприличное, но за такое и к директору могут отправить.
Похоже, теперь его отругают. Нельзя было честно признаваться. В школе есть ещё одно негласное правило: о чём бы тебя ни спросили – хвали это. Хвали учителя, одноклассников, писателей и поэтов, исторических личностей, родину и президента.
– Лёня, – наконец сказала психологичка, и почему-то начала перекладывать папки на столе. – Тебе не нравится в школе?
Глупый вопрос. Если написано «дурацкая школа», то что ещё это может значить?
Лёня решил молчать. Как партизан. Это верная тактика: чем меньше скажешь, тем меньше потом огребёшь.
– Тебе нравится сидеть за последней партой? – опять вопрос.
Если бы можно было, Лёня сидел бы в коридоре. Как можно дальше от кабинета. Может быть, даже на другом этаже.
– Почему ты молчишь?
Лёня поднял на психологичку взгляд, надеясь, что она прочтёт там то, чего нельзя сказать вслух: отпусти меня, старая ведьма, я больше не буду говорить, что всё дурацкое, но давай прекратим эти мучения.
– Тебя обижают одноклассники?
Не прочла.
– Нет, – сказал Лёня, потому что не хотел, чтобы начали расспрашивать ещё и остальных.
К тому же, это правда, они просто друг друга не любят, и всё. Нелюбовь – это ещё не преступление. На самом-то деле, никто никого не любит, и что?
Были ещё какие-то вопросы, которые Лёня тут же забывал, потому что все они были глупыми и неважными. Затем психологичка сказала ему, чтобы он подождал ее, и вышла. И в коридоре начала разговаривать с кем-то, как Лёня вскоре понял – с классной руководительницей, он узнал её по голосу.
– …На уроках он постоянно молчит, – услышал Лёня голос классухи.
– И мне не ответил ни на один вопрос, – говорила психологичка.
– Тетради, когда сдаёт, там на полях каракули, как рисунки даунят и аутиков, – снова сказала классуха.
Лёня догадался, что «аутик» – это такое название для аутиста. Он это знал, потому что в параллельном классе учился Клим, и про него учителя тоже говорили «аутик», а мама объяснила, что это из-за аутизма. Лёня толком не понял, что означает этот «аутизм», но Клим очень много рассказывал о Китае, даже когда ты совсем не настроен слушать о Китае. Клим просто подходит и спрашивает:
