Сколько я себя помню, а это очень много лет, постоянно приходилось учиться новому, ранее неведомому, что всегда было связано с трудом. Само по себе образование является рабочим процессом, при котором знания накапливаются где-то в черепке и раскладывается по полочкам, для формирования личности, ума. Обучение для большинства людей дается нелегко, с большими усилиями, требующими полной отдачи сил и напряжения мозговых извилин.
Вспоминая об учебе в различных заведениях, и работе на предприятиях, я понимаю, что по-разному смотрю на одни и те же моменты, факты прошедшего времени. Один взгляд изнутри – это воспоминания с мельчайшими подробностями о минувших событиях. И другой взгляд – оценочный, он брошен как бы со стороны, словно и не со мной все это происходило.
Можно ли назвать образованными элиту первобытных людей? К таковым вполне можно отнести вождя племени, жрецов, умелых воинов, мастеров, способных изготовить оружие, выделать кожу или добыть, передовым способом, огонь.
Наверное, нет, поскольку у них был только опыт двух, трех поколений одного, а в лучшем случае, нескольких племен или родов. Эти знания нельзя было назвать обширными, и они не отличались достоверностью. Я говорю не о ремесле и навыках, а о представлении давно ушедших поколений об устройстве окружающего мира и природных явлениях.
Еще не были изобретены книги, не было школ, а нажитый опыт передавался при помощи слов, что не надежно и не имеет большой емкости, так как ограничено памятью отдельных людей. Но, тем не менее, образование должно иметь какое-то начало и им, несомненно, является обычный труд, ремесло, наблюдения об окружающей жизни, которые передаются различными способами от поколения в поколения.
Когда то, и я был маленьким дикарем, и мое образование началось с самой разной работы по дому. Все дети мечтают быстрее стать взрослыми, которые почему-то наделены большими правами, чем малыши. Они могут ложиться спать, когда захотят, вставать с постели и принимать пищу, когда им захочется. Дети – существа подневольные и им приходится делать то, что хотят от них взрослые.
Но мне хотелось быстрей вырасти, по другой причине – потому, что взрослые намного сильней маленьких. С раннего детства приходилось поливать огород: всякие грядки с морковью и редиской, лунки с помидорами и огурцами. А ведра были очень тяжелыми, и я, таская их, мечтал о том времени, когда я вырасту и буду легко переносить эти неподъемные тяжести.
У нас была большая семья – девять детей, но одновременно проживало не более шести: кто-то еще не родился, а старшие уже покинули дом. Разница по возрасту составляла тридцать лет. Если Анатолий и Раиса родились в тридцатые годы прошлого столетия, то младший брат Олег – в 1964 году. Но всех членов семьи можно было увидеть только за столом, во время ужина. Когда же надо выполнять домашнюю работу, ушлые братья и сестры успевали сбежать, чаще всего на речку. А некоторые из них, по две-три недели гостили летом у многочисленной родни. Мне больше нравилось находиться дома.
Я любил читать книги и еще изготавливал самое различное оружие для защиты от мнимых и явных врагов. Ощущение наличия врага давали книги о Великой Отечественной войне, индейцах, бурах и другие приключенческие произведения, прочитанные мною.
Книги помогали мне, хоть иногда, отлынивать от домашней работы. Родители, не получившие в свое время образование, страстно желали дать его нам. Почти все братья и сестры прошли обучение в техникуме, а некоторые и в институте. Я пользовался этой слабиной папы и мамы, и, под видом выполнения школьного задания, запоем читал художественную литературу.
Под влиянием книг я выдумывал всякие развлечения: у нас в доме еще не было телефона и телевизора, не говоря уже о компьютере и прочих достижений современной цивилизации. Но зато много времени мы проводили на речке и улице, где купались, ловили рыбу, играли в футбол, хоккей, волейбол, лапту и городки.
Здесь же стреляли из многочисленного самодельного оружия. Это были рогатки, луки со стрелами, пугачи и поджиги. Последние я делал из бронзовых и стальных трубок. Их приносил отец с работы. Я утверждал, что они нужны в школе для опытов по химии. Настоящими шедеврами у мальчишек считались мои четырехзарядные пистолеты. Они были не слишком сложны в изготовлении, но лучше не раскрывать этот секрет.
Знакомство с химией началось, когда из озорства, шалости мы рыли небольшие ямки, бросали туда карбид и поливали его водой. Затем накрывали углубление пустой консервной банкой, с пробитым, посередине, отверстием. В результате химической реакции выделялся горючий газ –
ацетилен. Его струю поджигали, и происходил небольшой взрыв, хлопок, вызывавший в наших молодых душах небывалый восторг.
Поскольку почти все свободное время мы проводили на улице, в компании таких же сорванцов, то и образование, в тот период времени, было уличным. Конечно, часть информации мы получали в школе, и кое-что от родителей. Но все это, не шло ни в какое сравнение с получаемыми знаниями от старших приятелей и ровесников.
От них мы узнавали всякие матершинные слова, которые сейчас можно услышать по телевизору, или прочитать в какой-нибудь книге. Раньше брань была под запретом и считалась чем-то неприличным. Здесь, на улице мы получали, интересующие малолеток сведения о плотской любви, или анатомии тела противоположного пола.
Так, однажды, вволю накупавшись в озере, мы возвращались домой. Наша ватага состояла из десяти-пятнадцати пацанов. Кто-то остроглазый заметил на луге компанию из двух тридцатилетних мужчин и двух женщин, примерно такого же возраста. По всей видимости, у них был пикник, во время которого они явно перебрали алкоголя.
Поскольку там были особи разных полов, то они ничего лучше не придумали, как заняться любовью на открытой местности.
Мне было около десяти лет, и один, я никогда бы не стал подсматривать, даже на удаленном расстоянии. Но здесь была толпа – хочешь, не хочешь, пришлось вместе со всеми, в самый интимный момент, приблизиться к одной паре на расстояние до трех – четырех метров. Прошло более пятидесяти лет, но из памяти никак не смывается мелькание белоснежной кожи с ярко рыжей порослью посередине. Вот такое образование пришлось получить в незрелом возрасте.
Но, самое неприятное, и даже мерзкое, произошло потом, когда двое безмозглых пацанов из нашей кодлы, побежали в поселок и рассказали об увиденном детям, ими узнанной женщины. Даже мне, десятилетнему ребенку, было стыдно и противно до тошноты от происходящего: малолетние сыновья, в сопровождении стукачей, прибежали забирать подгулявшую маму. Это был мой первый урок о правде, которая бывает стыдной, горькой и не всегда подлежит разглашению.
