Лида перерыла все ящики стола. Искала истово, как бросающий курить – заныканную в прошлой жизни сигаретку. Нет. Как сквозь землю провалился.
Вывернула на диван картонную коробку с проводами, клубками запутанных наушников, батарейками, батареями и прочим гаджетным барахлом. Кому мог понадобиться старый облезлый телефон? Только ей – и сразу. Розовая раскладушка сейчас ей была нужна как воздух. Потому что там был забит один важный номер, прямо в телефонной книжке. На симке, что стоит в новом, этого номера нет. Оставалось дождаться из школы дочь и допросить её с пристрастием – может, взяла для каких целей. Вдруг…
В последнее время это случалось внезапно… Лоб, щёки, шею ошпарило кипятком. Такие приступы заставали её врасплох, в самое неподходящее время. Тётки на работе понимающе переглядывались, разводили руками, покачивали головами и советовали купить в аптеке хорошие таблетки, но Лида обычно отмахивалась. В слух типа:
– Какой – такой климакс в 42, блин?
А про себя думала:
– Отстаньте! Сами вы дуры старые! Я ещё молодая! И не приливы это, а давление скачет.
Но сейчас, когда не перед кем из себя молодую строить, поняла: по-видимому, так и есть.
– Приливы в чистом виде. Стареешь, мать.
Задышала часто-часто и стала обмахиваться блокнотом, в котором несколько минут назад пыталась отыскать то же, что в телефоне: номер Верки Ионовой, лучшей подруги студенческой поры. Потому что только с Веркой она могла поговорить об этом. Только она может дать совет, что ей делать и как поступить. Потому что только Ионова до мельчайших подробностей знала всю историю с Петровым.
Лиде было 16. Тогда, в училище, её выбрали комсоргом группы. Гордая миссией, всех парней она называла строго по фамилии. И его тоже. Так он и остался для неё на всю жизнь Петровым.
Ох уж этот Петров!
Все 25 лет, что она замужем, Петров иногда без приглашения вваливается в её сон. Она слышит его голос, слова, от которых кружится голова и сладко щемит под ложечкой. Видит мягкие и ласковые губы. Потом они целуются. Во сне её пальчикам уютно в тёплых ладонях Петрова.
Лида замечала, что утром после таких снов она чувствовала себя отдохнувшей и даже счастливой. Ей хотелось петь и улыбаться всем вокруг. И днём всё ладилось: молоко на кашу не пригорало, косички дочке заплетались туго, бантики завязывались по-особенному красиво, ворчание начальства не раздражало, а только смешило. И даже приготовление обеда – самое нелюбимое дело – не доставляло особых хлопот. Чудеса, да и только!
Но к вечеру к состоянию радости обычно примешивалось чувство вины. Как большой кусок лимона, брошенный в чашечку сладкого чая, делает напиток кисло-горьким, так и мысль о невольной – пусть во сне – измене мужу и верному другу Васе, или Василию Алибабаевичу, как она в шутку называла супруга, не давала Лиде полностью отдаваться чуду энергетической подпитки, чем были для неё эти дивные сны. Сны, в которых она была молодой, по уши влюблённой девчонкой. Сны, где её любил самый интересный, самый оригинальный, самый красивый, самый высокий и самый патлатый одногруппник.
Историю с причёской Петрова не забыть никогда.
Все мальчишки тогда носили длинные волосы. Мода такая, что поделать? Но копна волос на голове Петрова стала красной тряпкой для администрации училища. Очень густые волнистые кудри цвета созревших каштанов каскадом падали парню на плечи и волной спускались вниз, к лопаткам. Мало кто из девочек мог похвастаться столь же роскошной шевелюрой. Однажды завуч пригласила Лиду в кабинет и сделала строгое внушение. Оказывается, она плохой комсорг, раз не следит за внешним видом комсомольцев. Буквально было сказано так: «Почему Петров патлат? Он что, девушка? Куда смотрит комсорг? Вас что, на комитет комсомола приглашать? Примите меры!»
Лида вздохнула и пошла принимать меры – строго разговаривать с комсомольцем Петровым.
– А что мне за это будет, слышь, комсорг? Ну, если я подстригусь? – проворковал Петров, положив руку Лиде на плечико и глядя на неё сверху вниз.
Ах, эти глаза! Карие, с хитринкой, блестящие глаза Петрова с длинными, чёрными, загнутыми вверх ресницами! Щёки – кровь с молоком, рыжеватый пушок, до которого хотелось дотронуться. Парень тогда еще не брился, и по щекам вилась нежная поросль мягких светлых волосков – будущая щетина.
Лида опять замахала перед собой раскрытым блокнотом – её бросило в жар, как и тогда. Ведь в ту самую минуту она поняла, что втюрилась в Петрова окончательно и бесповоротно. Его взгляд, казалось, обладал магнетизмом: она смотрела, не мигая, в глубину, и не могла отвести взгляд.
– Ты что молчишь, комсорг? Я подстригусь если – что мне за это будет, а? Ты будешь моей, девочка? – и, косясь на мальчишек, стоящих рядом, красавчик указательным пальцем правой руки поднял Лидин подбородок вверх. Рука Петрова была холодной.
Лида и сама не поняла, как это произошло, но со стороны услышала своё звонкое: – Да! Я буду твоей девочкой! Будь уверен! Стригись! – и откинула его руку от своего лица. Вроде бы пошутила. А прозвучало, как всерьёз.
Верка Ионова потом сказала: «Видела бы ты со стороны, как это выглядело! Вы будто обручились у всех на виду!»
На следующее утро в кабинет технологии вошёл абсолютно лысый парень. Высокий и незнакомый.
Но это был Петров.
Вся группа вместе с преподавательницей ахнула.
Яйцеголовый посмотрел в сторону комсорга, плюнул на ладошку, провёл рукой ото лба к затылку по месту, где ещё вчера колосились густые кудри и, пристально глядя прямо в глаза комсоргу, с усмешкой произнёс: – Кто-то что-то мне обещал? Или мне показалось? Да, и всем – здравствуйте. Так начались отношения, которым суждено было вылиться в нечто большее.
Вчера вечером, когда все члены семьи занимались своими делами, то есть каждый сидел в своём гаджете: дочка якобы готовилась к ЕГЭ, муж Вася рубился в танчики, а Лида без особой цели бродила по «Одноклассникам», в личку пришло сообщение. А в нём – письмо от Петрова… Пробежав глазами первые строчки, Лида вскочила с дивана как ошпаренная и с ноутбуком в обнимку рванула на кухню, по пути споткнувшись о мирно спящего на коврике рыжего любимца.
