появился неожиданно. Не построился за ночь, не вырос на глазах, иллюстрируя хотя бы относительно знакомые сказочные образы, но словно вынырнул из параллельного мира, вздыбившись каменной махиной на месте привычных торговых палаток и дурно пахнущего закутка, в котором находили на ночь приют бездомные – неотъемлемого атрибута любой базарной площади.
На самом деле, если бы кто-то внимательно следил за его появлением со стороны, то было бы заметно, что произошло это не совсем моментально. Сначала в трясущемся от базарного чада и полуденного жара воздухе сформировалась незримая фигура, и поднимающийся от мангалов уличных шашлычников дым стал обволакивать четкие углы будущей громады, потом на площадь упала тень, настолько огромная, что она даже никого не удивила, и только несколько человек бросили рассеянные взгляды вверх, удивляясь сочетанию внезапно потемневшего неба и ярко светящего солнца, и, наконец, испуганно взвились стаями прикормленные птицы, а громадный седой голубь – местная достопримечательность, который, казалось, уже целую вечность, нахохлившись, сидел на палатке торговца печеньями и не покидал ее ни днем, ни ночью, встрепенувшись, захлопал крыльями и, неуклюже сорвавшись с облюбованного насеста, рванулся прочь и полетел над самой землей, выписывая замысловатые кренделя между шарахающимися в стороны посетителями базара.
Полноватый господин, оторвавшись на миг от изучения ассортимента лавчонки, проводил его взглядом и весело бросил продавцу:
– Я думал, он вообще летать разучился.
– Видно, опасность почуял. – пожал плечами продавец, похожий на разбойника с большой дороги, ражий детина с пугающим шрамом через все лицо – прирожденный кондитер, в жизни своей не державший в руках оружия опаснее разделочного ножа. – Может, коршун или еще что…
Эти пророческие слова оказались последними в его жизни, как и в жизни полноватого господина и еще нескольких десятков людей, оказавшихся на месте возникшего через миг каменного монолита.
Женщина с битком набитыми хозяйственными сумками коротко вскрикнула, увидев прямо перед собой невесть откуда взявшуюся каменную стену, и плавно осела на землю, прижимая руку к левой груди.
Высшее проявление изумления – молчание. Шумный, непристойно галдящий базар замер, замолк, словно остановилось время. В воздухе повисла звенящая тишина, и только неожиданно громко продолжали потрескивать, лопаясь в огне, угли уличных мангалов. Замолчали все, и даже местные шавки, которых ничем было не удивить, попятились и, высунув языки, замерли, пристально глядя на нового короля строений.
Дворец вздыбился посреди площади. Громадный, неприступный, пугающий своей реалистичностью. Если бы он был чистый и нарядный, как на картинках в детских книжках, то можно было бы заподозрить искусно наведенную массовую галлюцинацию, но замок был безоговорочно реален. Подножье на высоту человеческого роста было изъедено коростой времени, кое-где проглядывали серо-зеленые пятна мха, явно виднелись выщербины и шероховатости старого фундамента, в некоторых местах вывалился цемент, открывая глубокие щели между камнями.
Натужно заскрипели, раскрываясь, широкие узорчатые двери и этот звук как будто сломал окаменелую тишину базара. Завизжали дети, забились в истериках женщины, народ опрометью кинулся с базарной площади, старый солдат, вечно дремлющий на солнышке у выхода с базара, вскочил и выхватил саблю, готовясь к атаке.
Но атаки не было. Дворец, раскрыв двери, замер, словно приглашая внутрь. Изнутри доносился странный журчащий звук.
Опустевшая площадь стала вновь заполняться людьми, устыдившимися собственного страха. Какой– то смельчак, крадучись, подобрался к дверям и заглянул внутрь.
– Что там? – крикнули из толпы.
– Тут нет ничего, – разочарованно протянул тот. – Просто фонтан.
* * *
Превыше всего город ценил собственное спокойствие. Город не любил скандалов. Прошло несколько лет и к дворцу привыкли.
Человек – единственное существо, способное подменять здравый смысл мнимой логикой собственного изобретения, вроде «так было, значит, так и должно быть», после чего вполне удовлетворяться подобным тезисом в качестве объяснения необъяснимого. Человеческая психика устроена настолько гибко, что любое, даже самое фантастическое событие способно отложиться в ней за очень краткий срок.
Конечно, поначалу приезжим гостям города в первую очередь показывали именно невесть откуда взявшееся архитектурное диво, но с течением времени и эта тенденция сошла на нет, и дворец стал приниматься, как обыденная часть антуража базарной площади, отличающаяся только тем, что ее создатель пожелал остаться неизвестным. Лишившиеся привычного места отдыха бездомные обустроились у задней стены, а в холодные дни даже забирались ночевать внутрь, детишки, несмотря на запреты родителей, постоянно прибегали играть на ступенях, а местная молодежь и вовсе облюбовала себе фонтан во внутренней зале для своих посиделок.
