А счастье было так возможно…
И так возможно…
И вот так…
(NN)
Внезапное воспоминание затмило вид осеннего парка за окном: ясный морозный день, я иду позади компании однокурсников, чуть впереди них – наш преподаватель по психологии. И тут с крыши срывается глыба льда, погребая под собой препода. Под ноги летят ледяные осколки, окрашенные красным. Поломанное обезглавленное тело безвольно лежит в стремительно расползающемся кровавом месиве… и чей-то вопль…
Тут я поймала себя на том, что уже несколько минут отстранённо смотрю в окно, как сумерки окутывают парк под мерный шелест дождя.
Я сидела за большим столом, загруженным пыльными пожелтевшими подшивками газет в старом архиве городской библиотеки. Уже не первый день проводила я свои исследования, но ни одна из газет не сообщала о катастрофе, случившейся 14 лет назад на побережье, где меня нашли. Ничего, что могло навести на след пропавших родителей. Их я не помнила. Даже своего полного имени.
Воспоминания начинались с морского дна: вспышка света и тёмная вода вокруг, боль, ужас, попытки всплыть, глоток воздуха, рёв шторма. Борьба со стихией и отчаянное желание выжить. Где-то вдали сверкал огонёк маяка. Не знаю, каким чудом я смогла добраться до берега. Одинокая и обессиленная. Утром появились люди и забрали меня в больницу, а потом устроили в приют для сирот. Тогда мне было 3 года, но я до сих пор не узнала, как оказалась в море.
– А, чёрт, бесполезно всё! – Подшивки шлёпнулись на кипу других.
Я вскочила из-за стола и в сердцах пнула стул. Дети из приюта как-то подтрунивали надо мной, что я такой хороший ребёнок, если родители решили утопить меня. Я в это не верила. Не могла.
– Загадок не существует, кто-то всегда знает ответ. – Процитировала я и опять уселась за стол, скептически поглядывая на ещё не просмотренную папку.
Что-то подсказывало мне, и здесь ничего нужного не найдётся. Газеты пестрели заголовками: «Сильнейший шторм за сотни лет», «Предвестник Апокалипсиса», «Знамения и пророчества сбываются» и тому подобной ерундой. Фанатики и шарлатаны наперебой трактовали происходящие в мире события, стращая расплатой за грехи, но это меня не интересовало. Я искала сведения, могущие подсказать моё происхождение. Ведь не из пены морской я родилась! Тем более такая…
«Девочка с кошачьими глазами» – вспомнилось чьё-то высказывание. Тогда я ещё не научилась воспринимать свои странные глаза с вертикальными зрачками и заострённые уши, как неповторимый шарм. Это доводило до состояния тихого бешенства. Порой, до бурного, когда кому-то приходило в голову указать на мои отличия от общей массы.
Я отличалась от других людей физически. Мои глаза временами начинали светиться в темноте, я видела не так, как другие люди: могла сфокусировать взгляд и рассмотреть мелкие детали на большом расстоянии и слух у меня был гораздо острее, чем у обычных людей. Когда я злилась, у меня начали появляться клыки и когти. А сны, забываемые по пробуждении, оставляли осадок чего-то нужного, важного, что надо узнать. Или вспомнить. Это стало настоящим тернием в неподходящем месте.
Может, у меня врождённое уродство, а может, я – чей-то научный эксперимент. Такое тоже могло быть. Наука достигла достаточно высокого уровня, чтобы проводить эксперименты с генами. Только, на мой взгляд, учёные сами толком не знали, что творят и к чему это может привести…
Вскоре после того, как я оказалась в приюте, появились солидные люди и начали изучать меня: делать какие-то анализы, увезя из приюта в исследовательский центр. Я была маленькая и не поняла тогда, что они делали. Потом меня вернули в приют, но продолжили обо мне «заботиться»: содержали и следили.
Люди, забравшие меня из приюта и не разговаривавшие со мной, постоянно присутствовали в моей жизни. Я не знала, кто они и зачем я им, но мои отличия от людей наводили на определённые размышления и пугали. Так что очень хотелось выяснить, почему я такая, кто мои родители… или «создатели»? Будь я как все, я бы смирилась с фактом, что родители меня просто бросили, и не искала бы их. Таких брошенных много, в этом нет ничего удивительного. Но я не была такая, как все…
До семи лет я воспитывалась в обычном приюте, потом меня перевели в школу в другом городе, в Балисе. За пределы его мне запрещалось выезжать. Небольшой городок на побережье ничем не отличался от других таких же в округе. Здесь, в школах, учились особо одарённые дети. Одарённость, чаще всего, обеспечивалась толщиной кошельков родителей, но у меня их не было. Особых талантов я открыто не проявляла, но они у меня были. Так что моё пребывание в частной школе в одном из престижных студенческих городков, никого не удивляло.
Помнится, меня сразу проинструктировали о моих правах, увозя из приюта. Одним из пунктов было «не покидать город и всегда быть на виду». Мне придумали легенду о родителях, работавших в некоей правительственной организации – это объясняло отсутствие их, но присутствие «охраны». У многих детей была охрана, так что никто не удивлялся. Некоторые даже завидовали. Те, у кого её не было. А я просто не хотела выставлять себя непонятной мутанткой, за которой следят. Охрана так же обеспечивала мне безопасность от сверстников и прочих желающих повнимательнее рассмотреть мои физические отличия или как-то навредить, так что я терпела их присутствие и не пыталась избавиться от слежки за собой. Просто старалась делать свои дела незаметно от них, прикидываясь самой обычной девочкой.
В архиве никаких заметок, могущих относиться ко мне, я не нашла, оставалось предположить: кто-то не очень хотел, чтобы сведения просочились в прессу. Этого и следовало ожидать, учитывая повышенный интерес к моей персоне некоей таинственной организации. Но стоило попытаться, хотя бы для успокоения души.
Я бросила изучение макулатуры и вышла в общий зал, где чуть не налетела на нового преподавателя по психологии, появившегося из-за угла. Он всё время так неожиданно попадался на пути, что я раз несколько буквально падала ему в руки. Как будто специально это подстраивал. Вот и теперь он поймал меня на лету, спасая от более близкого знакомства с полом. Я лишь ахнула, в душе наградив его не слишком лестными эпитетами. Он, хитро улыбнувшись, поинтересовался, что я делаю в столь поздний час в библиотеке.