Сцена первая
в которой зрители знакомятся с главным героем, попавшим под подозрение
Звучит Полуденный выстрел. На заднике появляется изображение ангела Петропавловской крепости и надпись – «1833 год. Санкт-Петербург». Затем изображение гаснет.
Подвал в доме купца Пантелеева на Малой Дворянской улице. Утро, полумрак. Под иконой светится лампадка. На нарах раскинулся Телушкин – в одежде и сапогах. Пашка метет веником пол. На столе кипятится самовар, рядом с ним стоит пустой штоф, горит свечка.
Т е л у ш к и н (стонет). Матерь Божия, царица небесная…
П а ш к а. Помолись, помолись, Петр Михайлович. Легше станет.
Т е л у ш к и н. Пить дай, сволочь!
П а ш к а. Тока шо самовар поставил. Потерпи маленько.
Т е л у ш к и н. Из ковша дай.
П а ш к а. Сыру не дам. И не проси.
Т е л у ш к и н. Чертов ты сын, Пашка! Ирод ты окаянный… Совести у тебя нет. Дай, сказал!
П а ш к а. Давеча приходили за ключами от нового жильца. От доктора, с тринадцатой. Строго-настрого наказали: сыру воду нипочем не пить, руки опосля нужника мыть с мылом, чистоту блюсти, как родну жену. (Выпрямляется, неодобрительно смотрит на Т е л у ш к и н а.) В сапожищах на постеле отнюдь не валяться.
Т е л у ш к и н. Врешь, дурак.
П а ш к а (снова метет). Холера… мён… мёр… Как ее, вражину… Мёрбис, вроде.
Т е л у ш к и н. Сам ты холера.
П а у з а.
Т е л у ш к и н. В штофе, глянь-ко. Не осталось ли?
П а ш к а (не глядя). Ни капли-с.
Т е л у ш к и н. В лавку сгоняй, я тебе рупь дам.
П а ш к а. Да кабы он был у тебя, рупь-то…
Т е л у ш к и н. А ты почем знашь?
П а ш к а. Ты же сам хватился. Вчерась еще. Вот как ентот добрал.
Т е л у ш к и н. Мне подряд подкатили. Возьми в долг!
П а ш к а. Да уж не дают, в долг-то.
Т е л у ш к и н. Господи, помилуй… (Внезапно садится на нарах, говорит четко и грозно). Ежели ты, сучий сын, мне щас же не дашь похмелиться, я тя… топором зарублю! (Тут же со стоном валится на спину.) Отвару дай мамкиного. Спасает он меня, слышь ты…
П а ш к а. Кончился отвар. Весь ты его выдул, Петр Михайлович… Снова в деревню надоть, да не доедешь нонече.
По шаткой лестнице в подвал осторожно спускаются купец П а н т е л е е в и фельетонист В а л е н ю к. Купец крестится на темную икону в углу подвала. В а л е н ю к с недоумением озирается.
К у п е ц. Сюды пожалуйте. Здеся они проживают.
В а л е н ю к. Как-то тут… э-э… весьма амбре.
К у п е ц. Уж знамо дело – вонят. Мужичьё-с!
Купец по-хозяйски подходит к столу, встряхивает штоф над ладонью, скатившимися каплями растирает шею. Крякает. Фельетонист, ступая по-кошачьи, приближается к Т е л у ш к и н у и наводит на него лорнет.
В а л е н ю к. Так это он и есть, наш герой?
К у п е ц. Собственной персоной. Пётра! Ты живой али как?
П а ш к а. Со вчерашнего они.
К у п е ц (снизойдя до П а ш к и). Ты кто?
П а ш к а. С артели евонной. Новик.
К у п е ц. Могёшь что?
П а ш к а. Так, фальцы… гнем. Гибёж делаем. Да всё…
К у п е ц. Звать как?
П а ш к а. Пашкой.
К у п е ц. Почему здеся? Артель-то он распустил давно.
Па ш к а (шмыгнув носом). На подхватках я. Жалко яво, пропадат. Так-то он дядька хороший и кровельщик от Бога… Только пьёть… Ух ты, как пьёть! Как утка беззобая…
Т е л у ш к и н, застонав, отворачивается лицом к стене. В а л е н ю к с удивлением замечает на ней семиструнную гитару с бантом, разглядывает в лорнет, проводит пальцем по струнам. Потом внимательно изучает прикрепленную рядом картинку, читает вслух: «Мужики Долбило и Гвоздило, побивающие французов».
К у п е ц. Вот как гостей встречат… Михалыч, пробуждайся! Дело есть.
В а л е н ю к. Представляется, душа моя, беседу придется отложить.
К у п е ц. Зачем отложить? Не надо. (Посмеиваясь.) Сие поправимо-с!
В а л е н ю к. Согласитесь, встреча с предметом моего очерка принимает несколько… сатирический характер. Вы не находите? В другой раз, пожалуй.
К у п е ц. Вы про запой изволите? Так ён… и в другой раз будет. Пьяное рыло – чертово бороздило. А дельце-то надо сполнить. Дельце-то… (Обращается к П а ш к е). Сыпь сюды!
К у п е ц роется в карманах сюртука, извлекает деньги, быстро пересчитывает.
К у п е ц. Сгоняй в «Усладу друзей», возьми анисовой. (Оглядев В а л е н ю к а.) Штофа два, што ли…
П а ш к а. Слушаю-с!
В а л е н ю к. Право, душа, уж я и не знаю.
К у п е ц. Вы, господин сочинитель, к столу присядьте покаместь. Вот и самовар поспел… (П а ш к е.) Баранок возьми, балычку астраханского. Икорки свежей фунт, огурцов тама. Лямон…
П а ш к а (выкатив глаза). Слушаю-с!
К у п е ц. Хлеба-то нет в доме? Да куды… Хлеба тоже возьми.
П а ш к а. Есть-с!
К у п е ц. И чтобы пулей. (П а ш к а мгновенно исчезает.) Не побрезгайте, господин писатель, заодно уж и закусить. Что за беседа… без соли и хлеба. Вы, я чай, не против?
В а л е н ю к. Ну, что же… Разве по-русски, запросто… Для чего нет-с? (Покосившись на Т е л у ш к и н а, церемонно усаживается за стол, кладя рядом цилиндр и перчатки.)
К у п е ц (садясь напротив, глядя на Валенюка). Пётра, тудыть и растудыть! Двор не метён, поди, три дни! Разлегся он, страдат… Он, милостивец мой, вот как жена его преставилась… (Крестится на икону.) Господи, помилуй… Остатний разум потерял. И ране был дурак дураком, а посля…
Т е л у ш к и н (в стену). Молчи, истукан…
К у п е ц. О, о! Гляньте-ка, очнулся!
Т е л у ш к и н. Не бреши, про что не знашь…
К у п е ц (передразнивает). «Не знашь»… Ух ты, брат, каков!
Т е л у ш к и н (поворачиваясь на спину). За больное место не тронь…
К у п е ц (В а л е н ю к у). Из жалости токмо терплю енто… явление природы.
В а л е н ю к. Что же поделать? Эпидемическое русское заболевание, чуме или оспе подобное. Антре ну… (Понизив голос, извлекая блокнот.) Известный либералист… и с направлением-с… в аглицком своем журнальчике так прописал… (Читает.) «Когда у него… то есть, у мужика-с… все средства борьбы исчерпаны, наш соотечественник выражает свой протест в том числе и пиянством». Каково?
К у п е ц. Это да… Девяти еще нет, а ён уж протестуеть…
