В начале XX века среди джентльменов еще не было принято находиться рядом с женой во время родов. Так что распростертой на ложе молодой дамой занимались только женщины и доктор.
Дом не спит. В кабинете на втором этаже в камине огонь, на стенах – блики. Май в конце, но в Массачусетсе прохладно. Тишина гулка, как в базилике. Позади тревожный длинный день. Свет настольной лампы приглушен. Свечи догорели – ну и ладно. На лицо Христа упала тень. Отрешен и безмятежен, Он взирал на коленопреклоненного мужчину, молча стоявшего пред Ним, молитвенно сложив руки.
Мужчина не знал, сколько времени провел перед распятием. И когда где-то в дальних комнатах возникло движение, он подумал: ну, слава Богу, похоже, все решилось. Тишина оборвалась вся и как-то разом. Часы пробили три… Шаги, голоса…
Мужчина встал с колен и подошел к двери, прислушиваясь. И когда в нее негромко постучали, был уже готов. Ко всему…
* * *
Он таким рос. И таким вырос. Готовым ко всему.
– Эй, бой, дай-ка мне пакетик! – обращался рабочий-поляк и протягивал «никель»[1].
Джо отсчитывал сдачу и давал ему упаковку орешков.
– И мине тоше, – просил бородатый немец-кузнец.
– Отсыпь, рогаццо, и сюда, – подставлял карман каменщик-итальянец.
– И мне, и мне, давай-давай… – шумел десяток акцентов.
По гавани, утыкавшей небо мачтами судов со всего света, в клубах пара летали десятки катеров, развозящих работяг-эмигрантов по сотням причалов, доков, фабрик, строек.
На этих-то катерах и торговал орешками Джо. С малых лет работать, помогая семье, было в ту пору обычным делом в семьях среднего класса. И пусть бы только кто рискнул отнять у него выручку – не ушел бы без фонаря под глазом, а то и зубы сосчитал бы. Ирландец не дает себя в обиду! – так было принято в их квартале, так было принято в их семье.
Заработанные центы он отдавал матери, а два оставлял себе – на дорогу до школы и обратно. Став постарше – пошел курьером в банк. А закончив школу – в престижный колледж «Бостон Лэтин», где некогда учились отцы-основатели Соединенных Штатов – Бенджамин Франклин и Генри Адамс.
Детей надо учить. И учить хорошо. Больше того – в престижных школах. Так считал его отец. Иначе им ни в жисть не войти в круг янки-бизнесменов. А не войдешь в этот круг – так и останешься в гетто диаспоры, ну, разве что миллион заработаешь. И то еще неизвестно, примут ли. Да и заработай его попробуй…
Отец знал, что говорил. Сам-то он миллиона не заработал. Хоть и трудился всю жизнь. Упорно и успешно. Он – безотцовщина – едва выучился читать и писать. А как же иначе, если кроме него в семье еще трое детей, и мать – бойкая ирландка Бриджит, которой все дети помогали с самых ранних лет, – едва могла их прокормить. Но ведь прокормила! И хоть Пат не получил должного воспитания, но в люди вышел. И все – трудом. Настойчивым, неодолимым ирландским упорством в борьбе за светлое будущее на этой чужой земле.
Вот бы порадовался отец, всю свою американскую жизнь пропахавший бондарем на острове Ноддл на востоке Бостонской бухты! Город остро нуждался в бочках. Уж больно много прибывало в него народу. И всем подавай масло, вино, пиво и виски.
Ну вот ирландцы и «держали мазу» по части тары. И, само собой, по напиткам.
Вот Патрик и вкалывал день и ночь. Лелеял американскую мечту.
Он был первым Кеннеди, ступившим на американскую землю. Беглецом из нищей и голодной Ирландии, где страшный неурожай картофеля 1845 года усеял обочины дорог, ведущих к портам, трупами беженцев, так и не сумевших сесть на спасительный корабль, идущий в Штаты.
А Пат дошел. Пат успел. Пат доплыл. Оставил за спиной родной Нью-Росс и графство Вексфорд, где родился в 1823 году, с горстью монет прибыл в Бостон и занялся делом.
А после женился на Бриджит Мерфи и родил четверых. Младший явился на свет в 1858-м. Его назвали Патрик Джозеф. Вскоре отец умер бог знает от какой заразы, а парень пробился, пророс через нищету и маяту ирландских кварталов, где работали по пятнадцать часов в сутки, жили по пятнадцать человек в комнате и были счастливы, заработав пятнадцать центов в день.
Сперва ирландцы в Бостоне были никем. Другие иммигранты – славяне, евреи, немцы, итальянцы, скандинавы – все считали себя выше их. Даже негры, вчерашние рабы, уже успевшие устроиться в новой жизни. Но были у ирландцев и преимущества. В отличие от других, они худо-бедно говорили по-английски. Были привычны к труду, упорны, проворны и задорны.
Их спаяли традиции и обычаи приходской жизни. Но католицизм стал не только раствором, соединяющим кирпичи этого сообщества, но и мобилизующим фактором: церковь учила – будь богобоязнен, терпелив и трудолюбив. Иди к своей цели и веди братьев и сестер. Ирландец прорвался? Помоги ирландцу. Католик добился? Подсоби католику. «Рыжий» устроился? «Устрой» рыжего[2]. Таков был принцип их жизни.
И вот, мало-помалу вставая на ноги, они сложили землячество. Создали многочисленную, энергичную и со временем довольно влиятельную этническую группу, в целом осознающую собственные – свои – цели и интересы.
В царство успеха дорогу беглецы с Зеленого острова прокладывали грудью, пробивали кулаками и прогрызали зубами. Многие отбили кулаки и обломали челюсти: такова великая американская мечта – не всем она по зубам. Но другие прорвались. И среди них – Патрик Джозеф.
Прокормить пятерых ох как непросто. И его мать день и ночь трудилась в лавке. Какое-то время Пат ходил в церковную школу, но бросил – уж слишком нуждалась мать в его помощи, сильных руках и смекалке.
Что такое ирландская лавочка в конце XIX века? Малый бизнес. Налоги. Борьба за жизнь. Торговля в долг. А долг платежом красен. И местные, постоянные клиенты, отвечали маме Бриджит добром за добро – не дали пропасть. Худо-бедно, а выжили. Дети подросли: дочери вышли замуж, а Пат купил салун. Биг дил – большое дело! И место – супер: у самой верфи, на дороге, ведущей в город.
Шагая с работы устало мимо бара Пата, работяги вспоминали, до чего ж они любят жизнь. И хотят, чтоб она лучше стала. И конечно, шли туда, где пиво пенится, где пить не ленятся и где спецовочки трещат по швам. И допоздна звучали в кабаке Кеннеди звон кружек, песни и смех.
