Затаив дыхание, я смотрела на экран мобильного телефона, где жестоко били друг друга двое мужчин.
Один из них – мой муж Магомед, отец моих дочерей. Мой самый любимый, самый близкий человек.
Я много раз видела, как он дерется на боксерском ринге. И честно скажу, привыкнуть к этому зрелищу так и не смогла. Мне каждый раз было страшно за супруга. Но вместе с тем я каким-то женским чутьем понимала: все будет хорошо.
Так и происходило. Магомед побеждал в любом бою.
Но в этот раз что-то было не так. Я не могла понять, что именно, ведь в боксе не разбиралась на профессиональном уровне.
Когда закончился первый раунд и показали лицо мужа на весь экран, мне стало страшно.
Я не могла его узнать! В глазах Магомеда промелькнуло нечто непонятное – мне показалось, что он был в замешательстве, словно не понимал чего-то.
Затем бой продолжился. Муж наносил сопернику такие же мощные удары, что и всегда. Но тот упорно не желал падать и бил в ответ. Я же успокаивала себя одной мыслью: Магомед знает, что делает. Знает ведь?
А поединок все шел, раунд за раундом, он казался просто бесконечным! Смотреть на это было выше моих сил, но и заставить себя оторвать взгляд от экрана я тоже не могла.
Я видела, что Магомед не просто устал – он держится из последних сил. В глазах его читалась боль.
Наверное, он ранен! Почему же бой не остановят?!
Я молила Всевышнего, чтобы все это скорее прекратилось. Было тогда уже неважно, победит ли Магомед в поединке. Просто пусть этот кошмар закончится!
Но муж продолжал драться несмотря ни на что. Он знал, что на него смотрит буквально весь мир. Его жена, его дочери, его близкие. Там, в зале «Мэдисон Сквер Гарден» находились его брат Абдусалам, менеджер Борис, друзья – Сурхай, Аминулла и другие… Даже Владимир Кличко, которого Магомед хотел видеть своим следующим соперником.
Мой супруг не имел права сдаться. И он не сдавался – крепко стоял на ногах, продолжая мужественно переносить каждое попадание противника-кубинца и отвечать такими же тяжелыми ударами.
Он надеялся, что этот бой изменит всю его дальнейшую жизнь.
Тогда я еще не знала, что так оно и получится, хотя мрачные предчувствия одолевали меня с самого начала.
Наша жизнь после того поединка действительно изменится.
Но совсем не в лучшую сторону…
– Берете ли вы фамилию мужа?
Я задумалась. Смотрела на лист бумаги с напечатанными вопросами и не знала, что написать. Оказывается, подача заявления в ЗАГС – это настоящий экзамен…
– Возьми же ее! – раздался голос над ухом, не громкий, но требовательный.
Это сказал Мага, мой будущий муж.
Так он и заговорил со мной напрямую в первый раз. За десять дней до нашей свадьбы.
И я ответила: «Да».
Нет, не будем торопить события. Прежде чем поведать о муже, расскажу сперва немного о себе.
Я всегда была послушной девочкой, а вернее сказать – очень стеснительной. В детстве постоянно крутилась возле мамы, всюду следовала за ней, как хвостик, за нее же и пряталась, если вдруг ко мне обращались незнакомые люди. Поэтому и детских снимков у меня по сути нет: когда нашу семью собирался запечатлеть фотограф, я тут же становилась позади родных и ждала, когда это мучительное действо закончится.
Да что там, я и в ближайший магазин никогда не ходила одна и даже при встрече с соседями мне бывало непросто выдавить из себя простое «здравствуйте». Когда к нам приходили гости, а это происходило часто, потому что папа был очень гостеприимным, я мигом пряталась за печкой, как мышка.
Через какое-то время меня замечали и спрашивали, уж не знаю, в шутку или всерьез:
– Кто эта девочка? Может быть, соседка? Ей домой не пора?
– А это наша трусишка Баканай, – с улыбкой отвечал мой отец – махачкалинский милиционер Абдула Муртузалиев.
Он очень любил меня и продолжает любить. А я… немного побаивалась его, хотя отец делал для меня буквально все, выполнял любые мои пожелания и просьбы. Например, представьте себе, что это такое – раздобыть приличную обувь в Махачкале 90-х? Это было, мягко говоря, непросто, но папа упорно ездил вместе со мной по всем коммерческим «точкам», пока не находил то, что мне нравилось.
Бывало, ждала его с работы допоздна и, не дождавшись, засыпала. Но перед этим расклеивала по всей его комнате записки: «Надо купить то, это!» И утром находила деньги, оставленные для меня отцом.
Дальше – больше. В девятом классе, помню, в начале зимы я захотела новую кожанку. Папа держался до последнего:
– У тебя уже есть хорошая, недавно купленная куртка. Куда тебе еще одна?!
Я попросила тетю убедить его.
– Да купи ты ей эту куртку! – попросила она, но тут же передумала: – А лучше ковер. Подаришь Баканай на выданье.
«Вот так, значит! И тетя туда же! Ну ладно, сами напросились…» – подумала я.
В тот же день позвала папу в наш огород, где он и увидел… мою куртку. Она висела на дереве, словно ненужная тряпка.
– Все! Нет у меня теперь куртки! – сказала тогда я.
Тут-то отец и сдался, видя мою непреклонность. Получив обновку, я сняла прежнюю куртку с дерева и как ни в чем не бывало продолжила носить, поочередно с новой кожанкой (не пропадать же добру?).
И не только отец меня баловал. Однажды папа забрал меня с собой в гости, где его друг просто так взял и подарил мне настоящее бриллиантовое кольцо! Я, конечно, взяла, хотя потом поменяла подарок – на золотой браслет.
Такая вот я была «принцесса»: послушная, немного стеснительная – но своего не упускающая. Хотя однажды мои капризы сыграли со мной злую шутку.
Как-то раз к нам пришло даже больше гостей, чем обычно, и в мою комнату хотели уложить какого-то малыша, чтобы он поспал. Возможно, это была моя племянница – уже не помню подробностей, зато до сих пор вспоминаю, какой я устроила скандал. Как это так, мою кроватку отдали чужому ребенку! Вот тогда-то отец и накричал на меня, первый и последний раз на моей памяти. Я потом горько плакала, не понимая, что случилось с папой, который обычно делал все, что ни попрошу…
Но побаивалась я его не поэтому. Отец, хоть и никогда меня не наказывал, бывал очень строгим. Всегда говорил, что дочери должны ночевать только дома. Поэтому мы с сестрой никогда не оставались до утра даже у бабушки, папиной мамы, за что она на него порой обижалась. И лишь когда мы стали постарше, он скрепя сердце начал разрешать нам ночевать у двоюродной сестры. Да и то, лишь когда сам уезжал куда-нибудь. Наша мама, между прочим, была еще строже отца, ругала нас чаще и сильнее. Могла и ремнем шлепнуть, если проступок совсем серьезный.
