Не было другого футболиста, о котором говорили бы так много, долго и разноголосо, как об Эдуарде Стрельцове. И это не было суесловием, пустым перемыванием косточек. Как был он на поле человеком видным, крупным, узнаваемым с первого взгляда, природой вылепленным для футбольных подвигов, так и все обстоятельства его жизни игрока были крупными, резко очерченными, драматичными, открытыми, удобными для того, чтобы вокруг них посостязаться во мнениях.
Он начинал… Пусть помогут тютчевские строки: «…когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом». В 1954-м ему семнадцать, но уже вся Москва прослышала, что в «Торпедо» появился Стрелец. Фамилия-то ещё какая – словно нарочно придуманная для центрфорварда! Мальчишеский русый чубчик, угловатость, стеснительная улыбка, а вымахал повыше своих взрослых товарищей, сила в нем играет, ноги сами бегут широченными шагами. Тогда только что расстались с футболом Пономарёв, Бобров, Бесков, Федотов, Пайчадзе, Соловьёв – целая плеяда центрфорвардов разного покроя, и кто-то должен был явиться им на замену. Одного Симоняна было мало, без классных «девяток» люди футбола себе не мыслили. Стрельцову были рады, как продолжателю, юнец этот утверждал всех в мысли, что не оскудела земля на центрфорвардов, все идет, как полагается.
В первом своем сезоне он себя ещё не знал, погромыхивало вдалеке. А во втором гром грянул прямо над головой: Стрельцов двинулся на ворота. Взыграла его рельефная мускулатура, придавая его массивности послушную ловкость, вынося в мгновение ока туда, куда рвалась его жаждавшая атаки душа, и приседали на своей белой линии в страхе вратари, сбивались с ног защитники, не зная, как остановить надвигающуюся махину. Это было потрясение основ: какой-то малый из юношеской команды завода «Фрезер» вынудил всех испытанных мастеров и тренеров ломать голову, как играть против него. «Торпедо» было на вторых ролях, впрямую не конкурировало с тогдашними лидерами, московскими «Динамо» и «Спартаком», однако «проблема Стрельцова» жгла и будоражила всё футбольное общество. Молодой центрфорвард уже тогда быстро из торпедовского превратился в общего, «нашего»: в сборной он дебютировал в Стокгольме и забил в ворота шведов три мяча.
В 1956 году 19-летний Стрельцов в списке 33-х лучших футболистов СССР признан центрфорвардом номер один. На Олимпиаде в Мельбурне в самом головоломном матче, с болгарами, Стрельцов забил гол, спасший от назревавшего поражения и открывший путь к победе, – словом, выручил. В финале с югославами его, правда, тренер Гавриил Дмитриевич Качалин вывел из состава, предпочтя сыгранную спартаковскую пятерку форвардов во главе с 30-летним Симоняном, и золотой медали Стрельцов не получил. Интересно, что тогда многим казалось, что он не ущемлён, впереди было столько международных турниров, на которых он не мог не прогреметь!
Приближался чемпионат мира, первый, в котором приняла участие советская сборная. В отборочном турнире ей выпало провести дополнительный матч с поляками на нейтральном поле в Лейпциге. И там Стрельцов открыл счёт, наши победили 2:0, и теперь – дорога в Швецию. Все у нас тогда ждали этого чемпионата с уверенностью, что советская сборная не подкачает, а может быть, и привезет «Золотую богиню». Что и говорить, расстановку сил в мировом футболе мы видели в розовом тумане, о бразильцах судили по клубу «Атлетика португеза», гостившему в Москве, и ничего, кроме жонглирования, не показавшему. Сборную ФРГ, тогдашнего чемпиона мира, наши дважды обыграли в товарищеских встречах. Побеждали на стадионе «Динамо» знаменитые клубы Англии, Италии, Югославии, Венгрии, да и недавний успех на Олимпиаде в Австралии что-то значил. Но что было, несомненно, так это то, что команда у Качалина и впрямь сложилась как на подбор.
И тут, незадолго до выезда, стряслась беда. Стрельцова обвинили в совершении тяжкого проступка, после которого его не было ни на футбольном поле, ни дома шесть лет, а двое других – защитник Огоньков и правый крайний Татушин – были дисквалифицированы. Сборная отправилась в путь с «заплатами» – без трёх основных игроков. Я был командирован на чемпионат в Швецию, и до сих пор меня, как очевидца, то и дело спрашивают: «А если бы тогда были Стрелец и Татушин с Огоньковым, могла бы наша сборная взять первый приз?» На вопросы такого рода ответов не существует. «Если бы да кабы…» Но сам по себе этот вопрос, живущий долгие годы, передает горечь обманутых ожиданий, испытанную тогда многими.
Стрельцов вернулся в «Торпедо» в 1965 году. Было ему 28. Тот и не тот. Те же мускулатура, массивность, размашистый шаг. Облысевшая голова, движения помягчавшие, замедленные. Дерзостные порывы сменились рассудочностью, осмотрительностью. Молодого центрфорварда сменил футболист с той же фамилией, который уже не надвигался на ворота, как гроза, а приближался к ним, ведя за собой партнеров, комбинируя заодно с ними, деля голевые шансы. И мы открыли для себя другого Стрельцова. Со многими форвардами случается такая перемена, но происходит она постепенно, от сезона к сезону, здесь же совершилась сразу, круто. Ждали одного, появился другой. Однако этот другой оказался настолько интересен, что того, молодого, если и не выбросили из головы, то отложили в сторону, в прошлое. И занялись новым, голы по-прежнему забивающим, но хладнокровно, как бы при случае, а более всего ведущим игру, ищущим небывалые продолжения, щедрым и терпеливым, чье главенство в команде теперь выражалось в умудренности старшего. И тот, Эдик, Стрелец, был фигурой, и этот, Эдуард Стрельцов, пользовался на поле правами ферзя.
Есть книга «Вижу поле». Её написал Стрельцов в содружестве с литератором Александром Нилиным. Мне кажется, что Стрельцов имеет право быть довольным книгой, – она одна из лучших в жанре футбольных мемуаров. И название у неё точное.
Чемпионат СССР по футболу 1966 года. Матч между «Торпедо» и «Спартак»
Не о книге я хочу сказать (она сама за себя говорит), а о впечатлениях, из неё вынесенных. Автор, Стрельцов, смотрит на нас с её страниц не просто человеком размышляющим (это в порядке вещей, хотя в большинстве мемуаров авторы – информаторы, события комментирующие с простоватой безапелляционностью), а и сомневающимся, избегающим скоропалительных выводов и приговоров, признающимся, что допускает и иные истолкования того или иного события, роли какого-то человека. Следя за ходом его мыслей при чтении, я всё время видел его одновременно на поле. Он и играл так – не настаивая, что возможно одно-единственное решение ему известное, а иные не годятся. Он был высокого мнения о футболе. Мало сказать, что любил его, он его ещё и уважал. Не он оказал честь футболу, играя в него, это футбол его одарил, позволив в него поиграть на больших стадионах. Скромность? Нет, тут посложнее: высота взгляда истинного мастера, которому открыты возможности его дела, скрытые от поверхностных наблюдений, да и им самим не реализованные сполна. Такое отношение звезды к футболу и к себе внушает полное доверие. Он играл и искал, играл и думал, играл и страдал, если не получалось. Когда мне иногда доводилось видеть Стрельцова на трибунах, наблюдающего за игрой, я чувствовал, что он продолжает искать и думать – настолько он уходит в себя.