Каждый способен выжать максимум из своей жизни, обладай внутренней соковыжималкой, знающей – как, и самое главное – из чего. Сложности этого процесса заключаются в том, что житель маленького нефтяного города не односортный фрукт или овощ, он их сочетание, но, попадаясь в течение жизни в связи, сродные паутине, и зависая на этих связях, он вынужден жать из себя сок определенного свойства, вкуса и находить его приемлемым, чтобы угодить некоему пауку, который тихо бормочет:
– Пока ты вкусен, ты мне нужен…
Устрашающее бормотание заставляет улыбаться в нужный момент нужным людям, входить в нужный момент в нужные двери и расставаться в нужный момент с ненужным окружением…
Прозрения, наступающие иногда, заставляют чувствовать жадное жало паука, предугадывать его страшную морду и испытывать отвращение к собственной доле паучьей жертвы. У большинства жителей маленького нефтяного города они происходят в виде внезапных мигреней, печалей и прочих огорчительных ощущений. Тогда хочется разорвать паутину и вырваться. Но куда?
Что тут выгадывать в маленьком нефтяном городе, где высятся серые безликие облупившиеся дома, где под ногами лежат выщербленные и перекошенные тротуары и дороги, да вечная грязь в сырую погоду, где радуют только красивые мышеловки магазинов?
Счастье там – за границей маленького нефтяного города – думает каждый его житель. – Не на истоптанной дороге с работы и на работу, не в коллективе, где повадки каждого члена известны и не вызывают теплых чувств, и не дома, а где-то далеко и когда-то.
Деньги, получаемые привычными методами, обладают колдовской властью порабощения. Привычка порождает сокращение усилий, сокращение усилий порождает моральное ослабление, а изменения в жизни пугают страхом неизвестности, незнакомым в молодости. На изменения жителям маленького нефтяного города уже не достает того здоровья, которым они купили относительно спокойную и благополучную жизнь. Жажда денег и спокойствия, испускаемая обеспеченной частью населения, висит над маленьким нефтяным городом, словно заразные выдохи гриппозных больных.
Вот только тоска по событиям не исцеляется деньгами. И оказывается, что в маленьком нефтяном городе основные события происходят не на улицах, не в кабинетах, а где-то под прикрытием волосяного покрова, кожи, жира, мышечной ткани и костей. Что-то там теплится, не позволяя даже никчемному случаю кануть в таежной глуши без осмысливания, нервотрепетания или сердечных аритмий.
Поэт маленького нефтяного города Женя Рифмоплетов, побывав в Москве и опускаясь в направлении, где в местах его жительства обычно покоится нефть, внезапно и особенно остро ощутил эту, словно бы предсмертную, тоску:
Шаг за шагом, спина за спиной,
Исчезаем мы все под землей,
Чтобы стать под землею как все
– Пребывать в летаргическом сне.
Есть глаза, но не видят они,
Есть умы, но рассудка не жди.
Поворот, свой вагон, поворот
– Вот и все, что тревожит народ.
Да еще – не дай Бог – опоздать,
От толпы хоть чуть-чуть поотстать,
Без работы остаться сейчас
– Это гонит под землю всех нас…
Если бы не одна созданная цивилизацией привычка, жители маленького нефтяного города, возможно, отогнали бы от себя опасного паука, разорвали бы паутину. Возникло бы нечто важное – самое, самое, самое, но жители маленького нефтяного города, когда появляется час-другой для личного и сокровенного, ложатся на диваны и включают телевизионные или иные приемники картинок, чтобы унестись подальше от привычного и обыденного. Их сердца наполняются завороженным покоем. Глаза становятся похожи на стеклянные шарики, служащие исключительно для фокусирования экранного изображения. Взгляды сцепляются с экраном столь сильно, что редкая отвлекающая сила способна прервать контакт. Их мозг, словно флеш-карта, засасывает нечто из заэкранья, вызывая эмоциональные всплески и действия…
Возникает великая система слияния живого и мертвого в единую замкнутую на саму себя трансляционную систему. Ночные окна маленького нефтяного города и покрытые тьмой его пространства, начиная от уличных и кончая квартирными, наполняются незабвенным чарующим мерцанием, похожим на всполохи первобытного костра, – мерцанием экрана, установленного там, где раньше стояла икона, либо поближе к сердцу, потому как нет заманчивее движения, которое обретаешь, не двигаясь.
***
Телевидение и подобные ему средства коммуникации – это дверь в другой мир, откуда к зрителю устремляются образы, не всегда нужные ему. Много мух хочет влететь в дом, но никто не распахивает им окна. Вряд ли незнакомой собаке, бросающейся на дверь, кто-то откроет. Так почему мы легко распахиваем двери экранов? Потому что входящие притворяются добрыми приятелями, потому что взывают к состраданию, потому что…
«Чтобы быть понятым средь болотных лягушек, человеку надо научиться квакать».
Стас Куплин, приглашенный главой маленького нефтяного города Хамовским на должность главного редактора телерадиокомпании вместо уехавшего на повышение Вити Лесника, был высоким худосочным созданием, похожим на микрофон со стойкой, где головка микрофона и исполняла роль головы. Внешне вполне интеллигентный и блестящий, словно отполированный, он старался ради имиджа муниципалитета, и ответственные сотрудники, те, что дают деньги, были довольны. В этой ситуации до населения Куплину не было дела.
«Если люди, которые мне платят, довольны, а довольны эти люди, если на экране телевизора мелькают милые их сердцу образы и словеса, то зачем капусту искать в тайге, если водятся тут грибы и ягоды, – так рассуждал он. – В общем – всему свое место и не надо усердствовать в поисках правды, там, где ее быть не может».
Куплин испускал разговоры и картинки, заполнявшие головы населения маленького нефтяного города, легко, будто сеял траву. Особенности товара его не интересовали, потому что политика схожа с эстрадой – чем обворожительнее поешь, тем довольнее публика, а создавать привлекательные телепрограммы Куплин умел. Однако продажа и забвение собственного внутреннего мира всегда образует пустоты, в которые устремляются чужеродные идеи и, словно глисты, разъедают органы, ответственные за совесть, честь и праведную мысль. Куплин тоже подхватил этого малоприметного и плохоизводимого глиста.
Паразит вывелся во множестве властьхвалебных сюжетов и телефильмов, проник в голову главного редактора телерадиокомпании маленького нефтяного города и начал там пощелкивать хвостом, примерно так, как конюхи пощелкивают хлыстом, загоняя упрямых лошадей в стойла. От внутриголовных щелчков Куплин становился над собою не властен и делал все, что требовали ответственные лица администрации маленького нефтяного города, но, как плату за неприметную внешне болезнь, взял за правило пить винно-водочные напитки, которые успокаивали мозгового глиста, а самому Куплину приносили облегчение.
