Понедельник 16.10.
«мне кажется, я тебя вижу»
…Я тебя тоже вижу, – подумала Даша, разглядывая улыбающийся смайлик.
«и какая я?.. Физия – по циркулю, рот до ушей и глазки – точечки?»
«мне не важно, какие у тебя глазки и какой рот – я вижу тебя по-другому, понимаешь?»
Даша задумалась. Пальцы ее тихонько барабанили по столу, готовые выдать ответ, но она никак не могла понять, что значит «видеть по-другому». Ее воображение рисовало вполне реальных людей – то высокого блондина на палубе яхты, то кучерявого брюнета, похожего на итальянца, машущего ей из шикарного кабриолета. А, вот, если убрать изображение, оставалось нечто расплывчатое, которое мать иногда называла «душой», но сколько Даша ни пыталась создать визуальный образ этой самой души, ничего не получалось.
Не дождавшись ответа, аська выдала новый вопрос:
«о чем задумалась?»
«пытаюсь представить тебя „по-другому“»
«получается?»
«нет»
«тогда, может, встретимся? Мы ведь давно выяснили, что живем в одном городе»
«если честно, я боюсь все испортить. Я уже встречалась с одним. Аськаться было круче»
«нельзя же судить по одному уроду»
«а кругом все уроды»
«ты уверена? Раньше ты мне этого не говорила»
«раньше ты не предлагал встретиться»
«прости, я, наверное, кретин, но я хочу окунуться в твои глаза и раствориться в них. Я хочу плавать в волнах твоих волос, а потом отдыхать на острове твоих губ – таком мягком и теплом острове… А ты хочешь этого?.. Если да, скажи, когда и где…»
…Блин, хочу ли я этого?.. Даша закрыла глаза. Она представила, что не читает все эти красивые слова с экрана, а нежный голос шепчет их ей прямо в ухо. …Какая же шиза не мечтает об этом?.. К тому же, через неделю мне восемнадцать – должен же, наконец, появиться у меня реальный парень!..
Она уже коснулась буквы «з», чтоб ответить «завтра», но экран внезапно погас. В тот же миг перестал уютно жужжать черный ящик, примостившийся под столом, и стало тихо. В кухне чем-то гремела Катя; на улице натужно ревел КамАЗ, с грохотом ссыпая на землю кирпичи, а в комнате было устрашающе тихо. Наверное, так заканчивается жизнь – раз и все. На полуслове, на полу-взгляде, на полу-мысли…
Даша стукнула кулачками по столу, и клавиатура испуганно подпрыгнула.
– Кать! Ну что опять, блин, такое?!.. – шумно отодвинув стул, Даша выглянула в окно. У строителей все было в полном порядке – кран уверенно поднимал на третий этаж бадью с раствором, перекрикивались полуголые каменщики, а КамАЗ опускал уже пустой кузов.
– Опять свет вырубили? – Катя вошла в комнату, вытирая мокрые руки. Она мыла банки под предстоящие засолки и отсутствие электричества ее совершенно не волновало.
– Это катастрофа, понимаешь! Мы как раз договаривались встретиться!..
– Дашка, не делай из мухи слона, – засмеялась сестра.
– Тебе, может, и муха!.. А мне кажется, что он какой-то особенный!.. Вдруг все у нас будет по серьезному?.. – присев на диван, Даша мечтательно вздохнула.
– Мамка даст тебе «по-серьезному».
– А что мне мамка? Вот, сейчас стукнет восемнадцать, и буду делать, что хочу! – дерзко ответила Даша, зная, что матери дома нет, и она не может ее услышать.
– Тебе так кажется, поверь моему опыту. По крайней мере, в нашей семье, – вздохнула Катя, занимая место у окна.
Возле заборчика, казавшегося, в сравнении с башенным краном, игрушечным и ни от чего не защищающим, стоял человек с папкой и что-то объяснял бригадиру. Катя давно решила, что это, именно, бригадир, потому что его мат звучал над стройплощадкой каждое утро. Этот мат, лязг металла, рев двигателей и в минуты затишья, монотонный стук мастерков, являлись неотъемлемой частью их жизни, хотя еще год назад здесь пели птицы, стрекотали кузнечики, а на месте массивных стен выглядывал из листвы покосившийся домик бабы Мани.
…И зачем она умерла?.. – в очередной раз подумала Катя, – вернее, умерла она потому, что ей пора было умирать, а, вот, зачем сын ее продал участок? Что ему не жилось в таком «заповеднике»? До центра полчаса на маршрутке… А с этого и началось наступление на нас, на всех. Теперь, как говорит мамка, коготок увяз – всей птичке пропасть. Вот, она почти и пропала, эта, знакомая с детства, «птичка»…
После бабы Мани снесли Арбениных, потом дядю Колю Соколова. Валя Арбенина как-то приезжала и рассказывала, что живут они теперь на седьмом этаже, и все очень здорово, потому что рядом два супермаркета, рынок и, вообще, все блага цивилизации. С такими преимуществами, конечно, трудно спорить, но все равно было жаль ощущения своей территории, по которой ходишь, в чем хочешь, и делаешь, что хочешь. Например, утром выскакиваешь на крыльцо не накрашенная, в одной футболке и пока мать срывает огурцы, покрытые колючими пупырышками, вдыхаешь вместо раскаленного асфальта, дурманящий травяной дух…
– Ну, что там? – Даша повернулась к сестре, задумчиво наблюдавшей за строителями.
– А что там? – Катя задернула занавеску, – работают.
– Мне кажется, это они специально делают, чтоб выжить нас побыстрее… Слышь, Кать, ты хочешь уезжать отсюда?
– А кто нас спросит? – Катя присела рядом, – мамка же смотрела генплан, и, по любому, здесь построят торговый центр.
– Что значит, по любому?! Разве есть закон, чтоб людей выселять? Это же частная собственность!.. – в Дашином голосе послышался вызов, словно разговаривала она не с сестрой, а с тем бригадиром-матерщинником.
– Дашка, ну, ты даешь! – Катя засмеялась, – вчера говорила, что тебе тут надоело, что поблизости нет ни одного клуба…
– Говорила. И что? А сейчас у меня другое настроение! У, блин!.. – она замахнулась на окно, за которым орудовали строители, – слушай, позвони в электросеть, а?
– А чего я? Сама позвони. Мне свет не нужен.
– Сама, да сама… и так всю жизнь!.. – Даша театрально подкатила глаза, хотя прекрасно помнила, что до третьего класса пользовалась всеми льготами, полагавшимися самой младшей (Катя училась тогда в пятом), а вот потом их в одночасье уравняли, и в правах, и в обязанностях.
У матери в то время еще не было магазина, и чтоб выбиться из постперестроечной нищеты, она с утра до ночи упиралась на трех работах, оставив хозяйство на попечение детей. Только кто ж в столь нежном возрасте захочет добровольно заниматься домашними делами? И сестры составили график. Придумывали они его неделю, а соблюдали ровно три дня, и однажды, вернувшись домой, мать застала немытую посуду, не вынесенное ведро, и девочек, при помощи летавших по комнате учебников, выяснявших, чья очередь убирать квартиру.
Драки случались между ними и раньше; на такие случаи у матери имелся отработанный способ – она доставала ремешок, складывала его пополам, но делала это медленно, чтоб та, кто чувствовала свою вину, успела спрятаться в туалет. Там, в полной темноте и одиночестве, она сидела, пока не приходила к выводу, что ссориться с сестрой, себе дороже; тогда она просила прощения, и жизнь продолжалась.
