Уж что-что, а опаздывать я умею. И вообще попадать в неловкие ситуации – в этом деле я, можно сказать, профи, а Нью-Йорк помогает мне творить глупости. Как-то раз, например, я не вышла на работу, потому что решила, будто выиграла в лотерею (оказалось, случайно глянула на результаты предыдущей недели). По дороге за выигрышем я успела сообщить боссу, что мне надо съездить по одному очень важному делу, и если вдруг буду нужна – пусть ищут меня на моей шикарной яхте, где я вкушаю виноград из рук высоких загорелых красавцев. Увы, босс юмора не оценил, распечатал мое письмо и раздал его всей редакции. Так что винограда в тот вечер мне не досталось, пришлось утешать себя затхлым попкорном.
В другой раз я посмотрела на ночь «Марли и я», прорыдала до самого утра и отправилась на работу с красными зареванными глазами. Еще я вечно садилась в метро не на тот поезд, по полчаса искала ключи от машины, которой у меня никогда не было, а однажды даже пропустила ужин с лучшей подругой, потому что у моей собаки приключился нервный срыв.
М-да… Это, конечно, не повод для гордости, но я и впрямь ходячая катастрофа. Нет, даже не так. Хуже! Я буквально притягиваю к себе неприятности. Если есть кнопка, которую ни при каких обстоятельствах нельзя нажимать, бесценная ваза или дышащая на ладан старушка, в общем, хоть что-то, представляющее для вас ценность, – не вздумайте ни при каких обстоятельствах подпускать меня близко. Одно утешение – журналист я, наверное, неплохой, раз до сих пор не вылетела с работы. Правда, задания мне дают самые унылые, лишний раз напоминая, какая я все-таки неудачница… Как бы хорошо ты ни умел писать, трудно пробиться на должность ведущего репортера, если ты каждую минуту можешь сесть в лужу.
– Просыпайся!
Я пнула Брэйдена под ребра. Брат застонал и перекатился на бок.
Ему через неделю стукнет тридцать, а он до сих пор живет с родителями. Взамен они требуют только одного – чтобы он хоть чуть-чуть помогал по хозяйству. Увы, братец из тех, кто пальцем о палец не ударит лишний раз, поэтому у родителей порой лопается терпение и его выгоняют на улицу. Тогда Брэйден ночует у меня в кладовке, потом через пару дней просит прощения у родителей и возвращается под родную крышу.
Если я – воплощение хаоса, то Брэйден – ходячий бардак. Он унаследовал ту же тягу к разрушениям, что и я, но не пытается хоть как-то исправлять свои ошибки. В результате у нас имеется двадцатидевятилетний детина, который днями напролет играет на телефоне в «Покемон-гоу» и изредка подрабатывает «санитарным инспектором» – то есть за сущие гроши метет городские улицы.
– Солнце еще не встало, – сквозь сон запротестовал Брэйден.
– Бесплатная гостиница закрыта! Иди мирись с папой и мамой и верни мне мою кладовку!
– Ладно, ладно. Только поймаю одного редкого покемона, пока я в центре города… А потом, может, и к родителям загляну…
Я набросила пальто, взяла две разные туфли – темно-коричневую и синюю, потому что не было времени искать подходящую пару, – и на цыпочках прокралась к выходу. Хозяйка дома жила прямо напротив меня и при каждом удобном случае спешила напомнить про арендную плату.
Нет, за жилье я плачу… почти в срок. Просто из-за вечной черной полосы в жизни я зарабатываю не так много, как хотелось бы, а помимо аренды порой приходят и другие счета. Например, за электричество. Иногда, если вдруг подфартит, мне удается даже купить продуктов. Родители у меня не самые состоятельные люди, обычные педагоги, но зарабатывают они неплохо, поэтому при необходимости, конечно, могут подкинуть мне денег. Однако я не прошу: не то чтобы было стыдно сидеть у них на шее, просто не хочется лишний раз их волновать. Поэтому я взяла с Брэйдена самую страшную клятву, что он ни при каких обстоятельствах не расскажет им о моем пустом холодильнике. Все равно я скоро встану на ноги и забуду эти дни как страшной сон.
Жизнь в Нью-Йорке – удовольствие не из дешевых, но я ни на что его не променяю. Ни в каком другом городе я просто-напросто не найду себе места. Только в Нью-Йорке с его толпами на улицах в любое время дня и ночи я не буду выглядеть белой вороной ни с разными туфлями на ногах, ни в пальто наизнанку.
На работу я всегда ехала с радостью – даже в те дни, когда по прибытии меня ждала выволочка за опоздание.
Редакция, где я работала, была, мягко говоря, не самой богатой. Столы из ДСП с облупившимися слоями серой краски. Стены – такие тонкие, что пропускали любой звук с улицы. Компьютеры – древние и громоздкие: мониторы килограммов по пятнадцать и размером с перекормленного младенца. Печатная журналистика умирала медленной смертью, и на моем рабочем месте это очевиднее некуда. В журнальном бизнесе оставались лишь глупцы, не способные учуять запах разложения, или ярые фанатики своего дела. Лично я себя с гордостью относила и к первым, и ко вторым.
Не успела я зайти в редакцию, как из своего кабинета выскочил Хэнк. Он сидел за таким же убогим столом, как и мы, только отгородил себе каморку в углу большой комнаты, где размещались остальные. Хэнк был главным редактором журнала и единственным из всей нашей братии, с кем я практически не общалась.
Правда, был еще мистер Ванстейд, но он у нас почти не появлялся. Лишь следил, чтобы у журнала были рекламодатели и вовремя платилась аренда крохотного кусочка небоскреба, который мы считали своей редакцией.
При появлении Хэнка моя лучшая подруга Кэндис вытаращила глаза и замахала руками. Уж не знаю, о чем она пыталась предупредить. Да и что я могла бы сделать, если мне собирались дать очередное паршивое задание?
Хэнк по своему обыкновению окинул меня взглядом с головы до ног. У него были густые брови, ужасно похожие на усы, отчего складывалось впечатление, что у нашего редактора то ли третья бровь над губами, то ли усы на лбу. Я так и не решила, как правильнее. Волосы у Хэнка давно поседели, но энергии в нем плескалось побольше, чем в некоторых юнцах.
– Что, сегодня не опоздала? – хмыкнул он.
Прозвучало весьма грозно, словно Хэнк пытался уличить меня в обмане.
– Ни в коем случае, – заверила я.
– Молодец. Может, я тебя и не уволю.
– Вы обещаете меня уволить с того самого дня, как я начала здесь работать. Сколько уже прошло – почти три года? Признайтесь, Хэнк: вам невыносима одна мысль о том, чтобы потерять меня со всеми моими талантами.
Кэндис, старательно подслушивающая наш разговор, сунула в рот два пальца и изобразила рвотные позывы. Я еле сдержала улыбку – у Хэнка был нюх на веселье почище, чем у полицейской ищейки, и он любой ценой постарался бы испортить нам настроение.
