Во дворце было очень шумно. Все суетились и бегали возле спальни государя.
Он скоро умрёт. Это было ясно всем.
Простившись с ним в числе первых, я отправился в свой рабочий кабинет. Из потайного места я достал заветную бумагу. Это было завещание от имени царя. Я составил его несколько лет назад. Пришло время им воспользоваться. Я знал, что сам государь не успел распорядиться о наследнике, поэтому моя бумага придётся весьма кстати на смертном одре.
Ещё до того как к нему впустили жену, я подсунул ему под руку бумагу. Оставалось лишь подписать её.
Он даже не стал интересоваться тем, чьё имя содержит завещание. Он доверял мне всегда, и сейчас легко подписал документ.
В соседнем кабинете сенаторы уже спорили о том, кому перейдёт трон, даже не дождавшись кончины государя.
– Не рано ли вы царя похоронили, господа? – обратился я.
– Отечество ждать не может! Наследник не был объявлен. Как бы смута не началась, – ответил граф Толстой1.
– Не будет смуты, – спокойно сказал я. – Есть завещание.
Обсуждения вмиг прекратились. Всё внимание устремилось на меня. Сенаторы ждали подтверждения. Тут я раскрыл перед ними свёрток, на нижнем углу которого величалась подпись царя и печать.
По комнате прошлось негодование. Мужчины переглянулись, а после единогласно признали подлинность бумаги.
Они готовы присягнуть новому монарху!
И я готов!
Я ждал этого слишком долго…
После долгой разлуки с самым близким человеком мне, наконец, посчастливилось с ним увидеться. Речь идет о Петре Алексеевиче Романове, молодом российском царе, а по совместительству моем лучшем друге.
Я прибыл с поля военных действий сегодня утром и первым делом решил повидаться с ним. Пётр сейчас находится в весьма неприятном положении. Чувствую, я нужен ему здесь, однако, в силу сложившихся обстоятельств, не могу постоянно находиться в Москве. Две недели назад наша армия удачно провела кампанию у крепости Ниеншанц2, так что мне теперь полагается небольшой отпуск. Это всего на пару дней, но, пожалуй, этого хватит, чтобы хоть как-то развеять настроение друга. С Петром мы неразлучны с четырнадцати лет, с тех пор, как я поступил к нему денщиком на службу. Вместе мы создавали потешные войска в Преображенском3, вместе принимали все политические решения. Когда вырос, я сделался сержантом, позже поручиком бомбардирской роты, затем выучился на корабельного подмастерья.
Как мы здорово проводили время во время Азовских походов, как прошли всю Западную Европу рука об руку! Начав северную войну против Карла XII4, Пётр назначил меня командующим пехотой и кавалерией. Поэтому последние два года мы с ним практически не виделись. Нас разбросало по разным территориям сражений. Хотя уже скоро состоится наша общая морская битва, что не может не радовать.
Когда я показался в его рабочем кабинете, Пётр по обыкновению сидел за рабочим столом, погружённый в свои мысли и потягивал трубку. Вся комната была окутана густым дымом ароматного мятного табака. Я даже не сразу смог разглядеть друга в толще смога. Кажется, один только государь в этом дворце абсолютно равнодушен ко всему происходящему, только его комната находится в каком-то странном умиротворённом состоянии. Снаружи весь дворецкий люд не на шутку суетился. Жизнь там шла полным ходом. Повара готовили, постельничьи прибирались в покоях здешних обитателей, прочая прислуга делала своё дело, а личный секретарь государя был с утра на нервах из-за большого объёма посланий, которые командующие слали Петру Алексеевичу из разных боевых точек.
Причина полного бесстрастия Петра кроется в череде бесконечных огорчений на протяжении вот уже нескольких лет. Сначала сестра по отцовской крови София Алексеевна5 попыталась совершить братоубийство и устроила бунт. С этим он, конечно, ещё мог смириться, Пётр с детства был готов к тому, что эта любительница контролировать всех и вся решит взять власть над страной в свои руки. Позже выяснилось, что супруга государя, Евдокия, предала его, решившись на сговор с Софьей с целью посадить на трон своего сына. Евдокию Пётр приговорил к монашескому постригу. Дело вёл сам царь, как это и было принято в монарших семьях, когда членов своей династии за преступления судил не кто иной, как сам монарх. Петра предательство жены, хоть и не любимой, повергло в глубочайшее уныние. Всё же супругов очень многое связывало. Их венчание состоялось в 1689 году в церкви Преображенского дворца Москвы, царю тогда было всего шестнадцать лет, невеста была на четыре года старше своего жениха. Брак был заключен не по любви. О том, что он фиктивный не знал разве что самый низший член московского общества. Так было необходимо царице Наталье Кирилловне6. Она не могла допустить, чтобы трон занял женатый и ожидающий появления на свет сына Иван Алексеевич, сводный брат Петра. К счастью светлый ум и прозорливость царицы Натальи не дали Ивану стать государем российского государства. Пётр должен был бы казнить жену после такого предательства, но рука его не поднялась поставить подпись под этим приговором и, он заменил казнь на насильственный постриг. Он так же позаботился о её удобстве в монастыре, к приходу бывшей царицы в Суздальско-Покровском монастыре были готовы приличные покои, схожие с её хоромами во дворце. Евдокия с тех пор изо дня в день возносит молитвы о здоровье и долголетие мужа. Никто из тех¸ кто знал ее преданный и кроткий характер, не мог ожидать, что она воспользуется слабостью мужа и перейдёт на вражескую сторону. Всех остальных врагов Пётр казнил, Софью так же как и жену заставил уйти в монастырь и ежедневно лицезреть за окном подвешенные на верёвке тела её сподвижников.
– Что ж, ты, Пётр Алексеевич, себя не щадишь. Как ни гляну на тебя, ты всё ходишь с потухшим взглядом. Неужто ничего тебе больше не интересно? Куда делась та страсть, которая двигала тобой в твоих безумных поступках? – начал я после недолгих приветственных объятий.
– Не знаю, что тебе отвечать, Данилыч. Нет у меня никакого желания что-то делать, понимаешь. Ничто не радует.
– Пойдём ка мы с тобой сегодня вечером покуражим7 как в старые добрые времена. Давно мы в Немецкой слободе не были. Пива попьём, с немками развле…
– Да не хочу я ничего. Хоть ты меня не трогай, – прервал меня государь.
– Эх, не узнаю я тебя, Пётр Алексеич. Отвлёкся бы чем-нибудь. Как твоя девица из Кукуя8 поживает? Не надоела ещё?
– С Анной9 я давно не виделся, уж соскучился совсем. Колесит где-то. Оставила меня тут одного, сама уехала.
– Ну что ж, хоть кому-то хорошо в тяжёлое время, – решил подбодрить я.
