Ояр Вациетис - Экслибрис

Название:	Экслибрис
Автор:	Ояр Вациетис
Жанры:	Литература 20 века \| Стихи и поэзия \| Зарубежная поэзия \| Зарубежная классика
Серии:	Нет данных
ISBN:	Нет данных
Год:	Не установлен

О чем книга "Экслибрис"

«Поэзия Ояра Вациетиса (Ojārs Vācietis, 1933–1983) – это проекция общего поэтического процесса с пятидесятых по восьмидесятые годы. Трудно сказать, насколько Вациетис улавливал и исполнял продиктованную временем необходимость, насколько – сам порождал этот процесс, ведя за собой почти всех поэтов этого периода» (Г. Берелис). «Не я придумал поэзию, это она придумала меня» (О. Вациетис). «Улдис Берзиньш, скажем, историк, а Янис Рокпелнис – музыкант. [..] Я назвал бы призвание Ояра – пониматель» (С. Палабо).

Бесплатно читать онлайн Экслибрис

Нельзя не обратить внимания на ярко выраженную космичность Вациетиса. Он в равной мере понятен и латышу, и русскому, и… (больше ни за кого не решусь поручиться) – и в то же время одинаково чужд нам всем. Как конкретная реализация мирового духа, Вациетис – поэт, бесспорно, латышский и никакой другой, но он не принадлежит полностью ни своему поколению, ни Латвии в целом не столько по праву гения служить всему человечеству, сколько по свойству айсберга скрывать под водой пять шестых своего тела. Людмила Азарова-Вациете как-то сказала, что Ояр – это тот случай, когда в одном человеке действительно семь «Я». Легко сообразить, что при взгляде на правильную семигранную призму или пирамиду видишь не более четырех боковых граней…

Антрацит

Antracīts, 1978

Путь

К чему бы я ни шел,

я иду пешком.

Я ведь хочу прийти,

вовсе не –

появиться.

Вне верст усталых.

Вне снов одиноких.

Вне встреч с собой.

Вне тоски

по тебе.

Я ведь хочу зайти,

вовсе не –

заявиться.

Вне расстояний.

Вне обочин.

Вне звука шагов,

твердящих

непроизносимое.

Да, я стоптал немало

подметок,

но не затоптал ни одного

человека.

Антрацит

Проехала машина

с каким-то там углем…

Я всю жизнь нет-нет

да и вспомню

ту машину с каким-то там углем.

Я изжаждался по одиночеству,

и я встретил

одиночество ночи в черной накидке.

Одиночество порою необходимо,

но я захлебнулся им

и начал тонуть.

По одиночеству

может идти лишь умеющий плавать.

Мне было позволено

лишь пригубить…

Но тут прошла

машина с каким-то там углем.

Нет, не пройти мимо

// того антрацита.

Не я эту

кучу вырыл,

та куча не станет мой дом

согревать.

Зато антрацит добыт

в точно таких же шахтах,

какие сам прорубал.

По точно такому же аду,

черному,

с блуждающими огнями,

за словом идут,

за поэзией

и за любовью.

И часто в местах добычи

на поверхность земли

выходит только глухой раскат.

Из черного колодца счастья

выносят самих углекопов,

и неподобающе черными,

с неподобающе светлыми глазами,

они выглядят

в полуденном солнечном блеске…

Вовсе я не из тех,

кто мог бы сидеть здесь с лупой,

однако сижу.

А у меня ведь еще инструмент есть –

// только спрятан внутри.

Так долго я здесь сижу,

что кусок антрацита

уже перерос Гайзинькалнс,

потом Эльбрус

и теперь, противно

поблескивая, как автоген,

высится

над Гималаями.

Больше не сыщешь сходства

со стеклянной горой,

где конь золотой годится.

Ни с чем больше нету сходства –

того, что я ощущаю,

тоже не объяснишь.

Нет,

пока я не подобрался

к бесконечному,

но определенно ползу вперед.

Не то, чтобы я понимал

бесконечность,

однако вижу,

откуда растет антрацит,

и чувствую то, что положено,

глядя на звездные пляски…

Что-то в них от меня самого,

так же, как в черном

искрящемся антраците

или Млечном пути,

научиться ходить

по которому пока невозможно.

Серого цвета

Я превратился

в одно-единственное серое око:

из серых луж

пьют серые голуби;

серый дождик

серые лужи

вгоняет в серую дрожь;

на горизонте

из серых башен

серая клякса…

Серый туман,

клубясь, наползает,

как пепел пожарища…

Я превратился

в одну-единственную серую ноздрю:

ворсинки шарфа

меня щекочут –

как в двигателях сожженный бензин;

серые пятна

на досках лесов –

как будто плотник прошелся;

запах гари –

вчера в этом городе

день загорелся, скроенный наспех,

и я в это

серое утро

// вчерашний угар вдыхаю.

Он – старый солдат,

проснувшийся от всего только лишь

боли в костях,

ноющих к перемене погоды

в местах ранений,

которые многих на той войне выжгли

дотла, –

он тоже чует запах горелого.

Он – мчась по ступенькам –

еще выстраивает те формулы,

что заставят шататься фундамент физики,

скрепляя который,

сгорели многие, –

и снова воняет гарью.

И по всей квартире,

по всей улице,

по всему городу

паленого серый запах.

Я просыпаюсь

в час предрассветных сомнений

и по уши зарываюсь в серый и рыхлый пепел,

по которому мы ежечасно

и ежеминутно

бредем к своим

собственным радугам.

Мы каждое утро,

порядком еще не проснувшись,

влезаем в этот

вчерашний

густой серый пепел

и, почти не задумываясь,

трамбуем его,

превращая в асфальт на сегодня.

Прийти

Все выбираю – с какой стороны

войти, возвращаясь, в Ригу?

И еще – в какую –

бодрую или сонную, в лучах солнца

или лучащуюся огнями?

Это ведь важно – как войти.

Таким образом,

как именно того хочется,

чем именно дышится –

травой луговой или же

сеном, алый ты

мак или камня холод.

Такое богатство – когда есть из чего

выбирать среди

отсутствий и расставаний,

щекочущих спину

жарких мурашек,

когда Рига входит в сон миражами.

Тогда неважно – сладким ли, горьким,

лишь бы – пробиться

туда, где сердце прописано –

пролиться дождем

или кротом прорыться.

Это, похоже, единственное, к чему

никак не привыкну.

Сон о войне после войны

Ах, вы,

сны о войне,

о войне после войны,

так долго не шли вы,

а теперь идете,

так неоспоримы,

как родимые пятна,

по телу живому

с кожей выжженная печать.

Ах ты,

войну по-другому видевшая

и меня сейчас

ежесекундно видящая,

следом за мной идущая,

зачем ты входишь

в сон этот,

мне одному устрашающе свойственный,

так, как свойственны

остальным язва и головные боли?

Ах ты,

вечное возвращенье назад,

несгибаемо честное,

неважно

день ли, ночи ли черный деготь.

Ах ты, запретная невозвратность,

аистовая трясина

домой зовущая,

// из совестей совестливейшая –

Ах ты, непроглядная ночь,

ах ты, шлюха,

мальчишкам и бандитам,

ах ты, автомобильчик,

не газик, не грузовик,

из тех машин,

что мы изобретаем

во сне.

Ах ты, дорога,

сквозь черную ночь,

с вырубленными огнями,

лишь по наитию.

Ах ты, езда

через тот лес,

что никому не объехать.

Ах ты, непоправимое,

что может случиться

спустя мгновение или два.

Ах ты, трос,

что, должно быть, натянут

за поворотом.

Ах ты, выстрел,

столь неожиданный,

что глазом и не моргнешь.

Ах ты, рука моя,

пустая

против той,

в которой оружие.

Ах ты, оружие,

когда тебе хочется, ты

// блюешь свинцом.

Ах ты, чувство,

в котором и страху-то,

что капля воды

на ведро молока,

но все же мутит.

Ах ты, великое бессилие,

жуком о стекло

до головокруженья,

против случая не попрешь.

Ах вы, высиженные бессильем

вши-мурашки,

ползущие по спине.

Ах, влажный ужас

отчаянья,

когда они станут мучить тебя,

войну по-другому видевшую,

как они смеют тебя –

нездешнюю

здешние…

Ах, беспартийные стоеросовые дубы,

для вас едины

пропасти страсти

и преступления…

Ах вы,

сны о войне,

о войне после войны,

у вас свой заграничный паспорт

для путешествий во мне,

и мои пограничники

не имеют вас прав задержать,

// есть чья-то виза в том паспорте.

И кто посчитается с тем,

что моей визы

там нет

и не будет.

Зов севера

Как так –

не стремиться на Север?

Кто бы к чему ни призывал,

но может ли дитя

не стремиться к речи,

может ли цветок не быть

цветостремительным?

Ведь там в мерзлоте

лежат мои мамонты,

ведь там мои штурманы

мерзли и замерзали.

Север это вам не ремесло,

Следующая страница

С этой книгой читают

О любви

Антон Павлович Чехов Арсений Александрович Замостьянов

В многогранном наследии великого писателя Антона Павловича Чехова тема любви занимает центральное место, хотя долгое время Чехова считали, в первую очередь, сатириком и бытописателем, мастером острых и метких зарисовок. В этой книге собраны чеховские шедевры, посвященные любви. Среди них – грустные лирические истории, в которых проявилось глубочайшее понимание психологии человека, и язвительные сюжеты, и попытка написать «бульварный роман» о несч

Читать

Кому-то и полынь сладка

Дзюнъитиро Танидзаки

Роман «Кому-то и полынь сладка» (1929) принадлежит к лучшим образцам прозы Танидзаки. Это история о несчастливом браке: муж и жена давно уже тяготятся своими узами, но вместо того чтобы расстаться и обрести желанную свободу, продолжают мучить себя и друг друга…Однако главный интерес романа заключается не в сюжетной коллизии как таковой, а в самой его атмосфере. Лирическое начало просвечивает сквозь всю ткань повествования, связывая воедино объект

Читать

Возвращение Мюнхгаузена. Воспоминания о будущем

Сигизмунд Доминикович Кржижановский Вадим Гершевич Перельмутер

Творческое наследие Сигизмунда Кржижановского (1887–1950), замечательного писателя, драматурга, философа, историка и теоретика театра, еще до недавнего времени оставалось неизвестным широкому читателю. Он жил в Москве, преподавал в студии Камерного театра, служил в издательстве «Советская энциклопедия», писал научные статьи, сценарии рекламных роликов, а также оперные либретто и киносценарии (правда, в титрах его фамилию не указывали), переводил,

Читать

В Кэндлфорд!

Флора Томпсон

Автобиографическая трилогия «Из Ларк-Райз в Кэндлфорд» – ностальгическая ода, воспевающая жизнь провинциальной Англии Викторианской эпохи, рассказанная от лица девочки Лоры, выросшей в деревушке Ларк-Райз на севере Оксфордшира, а затем, еще подростком, устроившейся работать в почтовое отделение в близлежащем городке Кэндлфорд-Грин. Эти полулирические-полудокументальные воспоминания очаровывают искренностью повествования и простотой деревенских нр

Читать

Новая школа жизни. I том. Сила в тебе самом

К. Шмидт

«За год стать новым человеком» – таков девиз двухтомника «Новая школа жизни» К.О. Шмидта. Каждый за один год может стать новым человеком, если в своей жизни последует наставлениям этой книги. Чего не изучают ни в одной школе, институте и университете, тому учит эта энциклопедия жизненного успеха, а именно искусству изнутри делать свою жизнь счастливой и успешной. «Новая школа жизни» выходит далеко за рамки чисто материальной стороны успеха. С пом

Читать

Новая школа жизни. II том. Сила и власть личности

К. Шмидт

Читать

Абсурдные миниатюры

Юрий Тубольцев

Абсурдософию (стихи, миниатюры и интеллектуальные анекдоты) из сборника современного конструктора слова, сюрреалиста Юрия Тубольцева «Абсурдные миниатюры» отличает игра слов и смыслов, многослойность, филологические и идеоматические находки с этическим и социальным оттенком… речь, выпавшая из контекста, которая сразу ставит в недоумение и заставляет этот несуществующий контекст искать, необычная форма записи и построения, штурм букв и шторм ассоц

Читать

Ведьмин амулет

Екатерина Шитова

В сборник включены семь уникальных, захватывающих историй о том, во что сложно поверить современному человеку. Тем не менее, мистические события происходят в нашей жизни сплошь и рядом, нужно лишь уметь замечать их…

Читать