Глава первая. В поисках отца и такой-то матери
«На работу, как на праздник». Неизвестный умник
Человек с плачущими глазами открыл дверь кабинета и посторонился, молча пропустил Шкалика перед собой. Стеклянную створку шкафа трусцой и криво, по циркулю, пересёк таракан, арендующий тут архивную полку. Шкалик ступил пару шагов. Лампочка в абажуре подмигнула ему и зарделась. Кадровик уселся за стол, испарину лица смахнул тыльной стороной ладони. Осторожно, крадучись от посетителя, отдышался, как атлет от забега, указал Шкалику на стул.
– Что у вас?
– Мне бы на работу.
Кадровик на секунды отвлёкся, подавил в себе внутреннюю тягость, невольно скривил губы, словно усмехнулся и вскинул глаза на посетителя. Пальцы его репетировали джигу.
– Ну-ну… и на какую работу вы хотите?
– На ваше усмотрение. Мне без разницы.
– Документы?..
Шкалик из рук в руки тычком подал паспорт и трудовую книжку, выданную в Институте геохимии после полевой практики на Кольском полуострове. Кадровик мельком прочёл одиночные записи: «Принят коллектором… уволен…”. Ещё раз произнёс загадочное «ну-ну» и переспросил:
– На что рассчитываете?
Абажур на тонкой ножке неуловимо вибрировал в такт джиге, или дрожал от утренней прохлады. Не отрицал кабинетного уюта, но и не настаивал на нём.
– Мне бы… – Шкалик не решался просить должность… занятость, соединённые смыслом со словом «геология». И напрягся, пытаясь выжать изо рта ответ на прямолинейность, почти отказ, затаённый в тоне вопроса кадровика. Он внезапно привстал, почуял острую нужду покинуть этого человека. Но тут же сел, сообразив скорую неизбежность повторных встреч – не здесь, так там…
– Могу коллектором… помбуром… Маршрутным рабочим?
– А геологом? – прямолинейный же вопрос обескуражил Шкалика. Издевается? Срывает зло за какую-то свою обиду? Или есть вакансии и… нехватка кадров? Мокрые глаза пожилого мужлана не смотрели на него, обдумывая что-то тягомотно-мрачное. Он притянул за уголок папку, лежавшую поверх других, открыл и отвлёкся на содержимое.
– Геологом? Так… не закончил… отчислили за неуспеваемость. Но я в шахте работал… геологом.
– Где именно?
– В Горном Зерентуе, на практике.
– На полиметаллах? – уточнил, не отрывая глаз от бумаг.
– Да. У Зашихина… – Шкалик зачем-то вспомнил фамилию главного геолога рудника.
– Молодые геологи золотом бредят. Как минимум, бриллиантами. А вы на уголь проситесь. Что так?
– Золото на Маме мыл. Не геологом, бергалой… На Колыме немного пожил. На родину потянуло… Тут у меня дело есть.
– Сейчас где обитаете?
– Я? В общаге… нелегально.
– Жилья не имеете? А ваше имущество, кроме этой гитары?
– А… нету. – Шкалик скривил ухмылку на губах, не то сожалея о несостоятельности, не то глумясь над вопросом кадровика.
– Родители?
– Тоже нету. Сирота я… неприкаянная, – припомнил материнскую обмолвку. И в образовавшейся паузе, пытаясь сгладить кажущуюся неловкость, добавил: – Отец у меня хороший был. Ищу его.
– Почему – помбуром? Не уверены в выбранной профессии? Думаете, уголь – не золото? Научим! У нас, знаете ли, школа… Знания дополучите, навыки привьём, восстановим в вузе через год-два. Есть соображения о собственном будущем? – мужчина отодвинул папку и встал из-за стола. – Наше отечество величественно приумножает славу на века! Мы богаты недрами и историей… Нам бы ещё людей… Вы, молодое, дерзновенное племя, способны воплотить наши мечты. Взрослейте, учитесь качественно! В любви, работе, на семейном поприще! Да-да, перегоним Америку! Мы на вас надеемся. Вы подумайте. Приходите через… че… – внезапно он замолчал на вздохе, точно глотнул кипяток. Поразился мыслью, пришедшей в голову? Словно нечто пронзительное, кольнувшее в шею, прошибло мыслью-догадкой, как подопытную лягушку электротоком. Присел на стул, подкошенный. Внезапно переменившимся тоном спросил:
– Как моё предложение? – и тут же перешёл в решительное наступление, явно повинуясь осенившей его идее. – Будете работать, дадим жильё, подъёмные. Вы женаты? Нет? Женим! Как-к-ие у нас девушки! Если дадите согласие, сегодня же… – Джига пальцами вытворяла какую-то вагнеровскую валькирию – экстаз и энергетику, словно он тренировал руку к аккордам фортепианного мажора. Внезапно схватил трубку телефона и стал крутить диск, почти обжигаясь о цифры. Но отбросил трубку и вновь схватил папку с бумагами. Не затем, чтобы углубиться в её недра, но – сунуть в пухлый портфель. Туда же добавил вторую… третью… папки, суетливо озирая комнату. Взгляд застопорил на Шкалике:
– Нет, стало быть, ничего… – пробормотал озадаченный человек – и совсем уже строгим тоном приказал – Пишите заявление! – но тут потрясенно замахал руками – Тудыть твою налево, не сейчас, не здесь! Знаете что, молодой человек, кажется, Евгений Сидорович?.. Если вы приняли решение, то у меня к вам солидное предложение: сейчас едем со мной к месту вашей работы, там всё оформляем, получаете комнату для проживания и завтра выходите на работу! Вы согласны? – таясь, он расплылся в ужасной улыбке, словно в предвкушении постыдного счастья от крамольного замысла. Вероятно, так Иуда предвкушал выгоду от сделки в тридцать сребреников… Кадровиком овладело необъяснимое. Чувство, способное сокрушить до зги, или вознести в райские чертоги? Необъяснимое и потому опасное, угрожающее, способное уничтожить обоих в пух и прах… Ему, на склоне лет живущему в одиночестве, холосто и бездетно, как папе Карло до сотворения Буратино, черте что могло взбрести в голову, и черте как ворохаться в ней. Но в сей момент тайна его, внезапное озарение ума, едва скрываемые каменным лицом, не обрушили потолок, не пошатнули стены кабинета отдела кадров.
Шкалику перехватило дыхание. Быстро закивал головой. Странная суетливость кадровика не озадачивала его – обрадовала до ощущения счастья! А внезапность грядущих перемен взволновала до дрожи в руках.
– В шахматы играете? – спросил кадровик, на мгновение замерев и вновь озарившись сладким прозрением. Рот его кривило гримаской постыдного удовольствия, как смакованьем глотка водки. А заплаканные глаза блеснули неожиданной дерзостью.
– Я… без поражений… Противники слабые. – медля, ответил Шкалик, не понимая ход его мысли.
