Если мы преуспеем (и если мы выживем), то вы можете удостоиться бесконечных вопросов от надоедливых праправнуков:«На что это было похоже, когда ты был ребёнком, тогда, перед Прорывом?» или «На что это похоже – становиться старым?» или «Что ты думал, когда ты услышал, что Прорыв приближается?», а также «И что ты потом сделал?» Своими ответами вы перескажете ещё раз сказку о том, как было выиграно будущее.
Эрик Дрекслер. Машины Создания.
Свет дрожал. Мальчик дрожал. Дребезжало стекло.
Это дребезжание было одним из двух звуков, существовавших в мироздании. Дрожь стекла, и шум моросящего дождя – больше ничего. Остальная вселенная была отделена звуковой завесой падающих капель.
Мальчик все еще дрожал от холода, хотя сидел в доме уже с полчаса. Он продрог, вымок, явно недоедал последние дни. Скорее всего, у него было воспаление легких, или, по крайней мере, ангина.
Когда он стучался в ворота поселка, то был почти в бреду. Сейчас он не помнил, ни как добрел до этого поселения, ни как оказался в этой избе, ни кто этот сидящий за столом старик.
Простуда, голод, сырость. Нестрашно для быстро адаптирующего организма экзо. Но он был еще маленьким. Он был слабым. Он шел дни и ночи напролет, шел прочь от смерти, от прошлого, от того, чего не хотел помнить. Когда-нибудь, если у него будет шанс, он станет взрослым, здоровым и сильным. Станет похожим на тех, кто не боится дождя и холода. Не боится путешествовать в одиночку по лесам между поселками. А сейчас он был всего лишь мальчиком. Маленьким живым комочком, пытающимся удержать тепло тела.
Вот так и получалось, что его жизнь, в какой-то степени, начиналась прямо сейчас. Он не хотел помнить прошлого, он не мог вспомнить событий последних дней.
Настоящее тоже не радовало. Мальчику было холодно. Как только они зашли, старик бросил ему застиранный плед, весь рваный, впитавший в себя запахи этого дома. Но, даже закутавшись в него, мальчик не мог согреться.
Ему просто нужно было время, чтобы отдохнуть и дать возможность организму восстановиться. Одна ночь в тепле – и простуда пройдет. Этот седой старик был добр. Большинство других просто не пустили бы его на порог. Старик дал ему плед. Позволил погреться. Надо было что-то сделать, что-то сказать старику за его добро, но мальчик не мог вспомнить, что.
– Благодарю Вас, уважаемый господин, – наконец сумел выговорить он. Надо было поблагодарить, он вспомнил. Всегда надо благодарить тех, кто делает тебе добро, теперь он вспомнил. А тех, кто делает зло… Нет, этого он вспомнить пока не мог.
Старик улыбнулся. Улыбнулся легко, так, как будто любил улыбаться и часто практиковался. Это поразило мальчика. Он не знал почему, но поразило. Где-то в глубинах его сознания таилась память о том, что люди не улыбаются. А если улыбаются, то очень и очень редко. По очень, очень большим поводам. Можно улыбнуться, если деревня построила новый дом, например. Или если напали нано-бандиты, но поселение отбилось и никто не пострадал. Или, если эпидемия прошла стороной… Эпидемия… Нет, эпидемии были из той области памяти, в которую заходить было нельзя.
Старик улыбнулся, но при этом не пошевелился. Совсем. Не поднял руку, не повернул голову. В неровном дрожащем свете от лампы, которая еще раскачивалась под низким потолком, мальчик увидел только как поднялись уголки губ, обнажая ряд идеально белых зубов, и больше ничего.
– Не за что. Тебе просто повезло, что я был на вахте. Я уже достаточно стар, чтобы не бояться подпускать к себе чужаков. Да и эпидемий в нашем районе давно не было.
Эпидемий не было давно. Мальчик подумал и решил, что, наверное, он прошел очень много от того места… от поселка, где… оттуда, где он был раньше. Потому что там эпидемии были.
– Я не заразный, – поспешил сообщить мальчик. – Я давно один иду. Поэтому не могу быть заразным.
– Как будто карантин сейчас помогает, – старик снова улыбнулся, хотя на этот раз его улыбка вышла какой-то кисловатой. – Ты слово «латентный» не слышал? Латентный носитель вируса, например?
– Я не заразный, – упрямо повторил мальчик. Но, так как он опасался, что его упрямство может рассердить старика, то он сказал это очень-очень тихо. Упрямо, но очень тихо.
Старик улыбнулся в третий раз.
– Да мне все равно, я же сказал. Сядь за стол и поешь. Горячая еда тебе поможет. К утру будешь как огурчик. У тебя «панацея» есть? Какой уровень? Или ты не знаешь?
Вопросов было много, и мальчик не очень понимал, как на них отвечать. Он встал, поглубже запахнулся в плед и подошел к столу. Похлебка была действительно горячей, от нее прямо подымался пар. Как будто дымок от огня. Огонь. Пожар. Не вспоминать.
Мальчик встряхнулся, сел за стол, взял в руки ложку и попробовал съесть маленькую порцию. Это была его первая еда за несколько дней, поэтому желудок урчал так громко, что старик улыбнулся вновь, но на этот раз без комментариев.
– У меня «панацея» восьмого уровня. И «неприкасаемый». – Мальчик подумал, что такой ответ заставит старика перестать над ним смеяться. Он легко мог стерпеть насмешки, но предпочел бы, чтобы их не было.
– Я выздоровею завтра к утру, – надо послушно повторять слова взрослых, они это любят. – И я не заразный, совсем.
Надо повторять чужие слова и потом добавлять свои. Тогда люди верят твоим словам, как будто они сами их придумали.
Мальчику надо было выжить. И перестать дрожать. Он даже почти не почувствовал стыда за то, что пытается чуть-чуть обмануть взрослого. Да и потом, он ведь действительно не заразный, нет ведь никаких признаков?
– «Неприкасаемый» – это сильно, – подтвердил старик. – Редкая штука, и полезная. Твои родители оставили тебе хорошее наследство.
Мальчик вздрогнул. Но старик этого не заметил и продолжил:
– Только ты не говори никому о подобной мутации. Тем более, закрепленной во втором поколении. Вытяжку, знаешь, кустари любят из трупов делать. А получить модулятор «неприкасаемого», пусть и временный, многие мечтают. Кустари – это гады. Не лучше нано, хоть и свои. А может, даже хуже…
Старик покивал своим мыслям. Взял со стола бутылочку «под сталь», налил в нее воды из железного чайника, стоявшего по соседству. Отпил. Слегка поморщился. Чуть-чуть подкрутил регулятор на горлышке и отпил снова. На этот раз удовлетворенно кивнул.
– Будешь? – протянул он бутылочку, – моя новая комбинация. Вкус почти как у вишневого сока.
Мальчик отрицательно замотал головой. Старик не настаивал.
– Дожили, дети уже боятся подбором вкуса пользоваться. Довели нас эти выродки… Нет, все-таки нано – не лучше кустарей.
Старик задумался о чем-то своем, и, пользуясь этим, мальчик начал торопливо хлебать из тарелки.
Дрожь постепенно проходила. Горячий суп существенно этому способствовал. Все еще укутанный в плед, мальчик посмотрел на лампу. Огонек продолжал дрожать, хотя сквозняка, вроде бы, не было.
