Наталья Ветер - Эпидемия убийств

Чужая боль не то, что боль души своей © Пьер Корнель

Сегодня 9 февраля. Мне грустно. Нервы на пределе. Я снова увидела их… Наш дом, сколько я его помню, всегда был таким. Разбросанные шприцы, бутылки, еда. Блевотина. Я все еще надеюсь, что что-то изменится. Но это бесполезно. Наркоман никогда не признается. Никогда не захочет свернуть со своего пути. Сколько раз я пыталась убедить их бросить? Начать все сначала? Но они меня не слушали. И превратились в это…

– Ах ты, тварь! – в этот день они кидали в меня бутылками. Хотели разбить мне алкоголь об голову. Осколки стекла ударялись о стену и с треском падали. Звон стекла раздавался по комнате. На полу лежало много стекла.

Мы очень сильно поругались и я убежала. Я убежала, потому что не хотела это больше видеть. Мне было страшно. Потому что я знала, что они могут меня убить. Если захотят. Могут сделать что угодно. Сердце стучало со скоростью музыкального бита. В ушах что-то шумело.

Я перестала бежать. У меня была одышка. И я все еще не чувствовала себя в безопасности. Я повалилась на скамейку в парке. Обхватила голову руками. Заплакала.

А потом послышались шаги. Я подняла голову, и сквозь слезы попыталась улыбнуться. Я знаю, он стерпел немало насмешек: неуклюжий неповоротливый, немного в лице полноват. Одевается как серая мышка. Выглядит так же. Но мне он всегда нравился. С первого класса я смотрела на него. Чем он занимался? Какую часть лица трогал, когда ему было скучно? Как улыбался, когда думал о чем-то своем? Какие ямочки появлялись на его щеках, когда он смеялся? Я все это знала.

Я знала, что он очень добрый парень. Дружелюбный. У него было мало друзей. Но я не хотела быть другом. Я хотела быть «больше, чем друзьями».

Я очень сильно замерзла. Сопли стекали по лицу. Я шмыгала носом, хныкала. Обхватила себя руками и дрожала. На мгновение мне даже стало стыдно за то, как я выгляжу. Ведь все-таки мы с ним впервые встретились.

Он подошел ко мне, снял свою куртку и сказал мне на ухо тихим, мелодичным голосом:

– Укройся, а то замерзнешь.

Я обрадовалась, как дурочка. Ведь будь на моем месте другая, он бы и пальцем не пошевелил. Я, возможно, тоже ему нравлюсь. Я сидела на морозе, красная от смущения. Пар выходил изо рта. Мне было за него страшно. Вдруг он тоже замерз? Я не решалась спросить.

Он прошептал:

– Пойдем, пройдемся.

Я согласилась, и мы пошли. Ярко сверкали звезды на небе. Был слышен рев проезжающих машин. Шел снег.

– Почему ты в такой час гуляешь одна?

Меня охватило жгучее желание взять его за руку. Но я так боялась потерять Клима… Я боялась, что он отдернет руку. Я боялась, что мы с ним больше никогда не сможем общаться.

– Мои родители. Они не хотели, чтобы я… И я опять расплакалась. Я много, долго рассказывала о своей жизни. Он слушал меня внимательно. Не перебивал. Мне на мгновение показалось, что он знал, что я хотела, чтобы меня выслушали.

«Я не предложил ей пойти ко мне… Но я не мог. Увидев в моем доме девушку, они бы меня застрелили. Но уже поздно.

А ведь я столько всего мог сделать: я мог привести к себе, накормить, предложить остаться, предложить выспаться. Я на самом деле мог ей помочь. Но не стал. Какой же я…».

Я рассказывала долго. Когда он меня выслушал, я вздохнула:

– Впрочем, я все равно вернусь домой. Мне нужно было время, чтобы побыть в одиночестве.

Мы прогулялись до самого конца парка.

Ночной киоск стоял в парке. Он предложил мне:

– Купить тебе чай?

Как будто горячим напитком он надеялся согреть мою душу. Это было так мило, и я сначала отнекивалась. Но он все-таки его купил.

Мы долго гуляли. Пока не стало совсем темно. Он проводил меня домой. В небольшой деревянный домик на краю города.

И он ушел. Оставив меня наедине с моими демонами.»

Часть дневника осталось мокрой. Видно, что она ревела. Мне стало совестно. Как я мог…