Поезд шёл по утопающей в глубоком снегу бесконечной вологодской тайге. Словно измученное частыми метелями солнце потеряло свой цвет, сделалось тусклым и невзрачным. Его холодные жёлто-розоватые лучи уныло прогуливались по вершинам деревьев, нехотя спускались вниз и жиденькой плёнкой заливали небольшие лесные поляны. Мимо окон в глубине леса изредка проплывали таёжные деревеньки в три десятка ветхих домов, и опять тянулась хмурая тайга.
Весь этот вид ещё больше усугублял тоску Харитона Никифоровича Крапивина, оставившего неделю назад службу начальника районного отдела НКВД по городу Чусовому. Благополучная жизнь для него закончилась, он ехал на Север на новое место службы.
… Десять дней назад его вызвал к себе начальник управления. Состоялся тяжёлый разговор. Причиной вызова стал рапорт одного из сотрудников областного управления, который приезжал в отдел с комиссионной проверкой. Комиссия выявила факты жестокого обращения с гражданами, находящимися под стражей в КПЗ. Кто-то донёс этому офицеру, что не только подчинённые, но и сам Крапивин лично неоднократно избивал арестованных граждан. Может, всё бы и обошлось, получил бы он выговор, в конце концов, не он первый и не последний, кто мутузит упёртых арестантов, если бы не эта проклятая баба.
Харитон Крапивин уже много лет жил холостяком. После того, как умерла жена, он так и не смог найти достойную ей замену. На его холостяцком пути периодически встречались красивые женщины, но в них не было той преданности и раболепия, которыми обладала покойная жена, и которые так ценил он. Через несколько месяцев избранные красавицы показывали своё истинное лицо, и Харитон Никифорович расставался с ними без сожаления.
Так он хотел поступить и с последней своей пассией, но спокойного расставания на этот раз не произошло. Взбалмошная Клара оказалась вульгарной особой и без боя сдаваться не собиралась, закатила скандал, объявив, что беременна. Крапивин выслушал её, но не поверил ни единому слову этой спесивой женщины. Забрал у неё ключи от квартиры и выпроводил за дверь. Она стала для него обузой, обыкновенной устаревшей вещью, от которой хотелось поскорее избавиться и забыть о её существовании.
После неприятного разговора Крапивин решил избегать с бывшей сожительницей любых встреч. Однако, не тут-то было. Уже в следующий вечер, возвращаясь со службы, он ещё издалека заметил Клару. Та ждала у подъезда. Чтобы избежать нового скандала, Харитон Никифорович вернулся назад в райотдел, где и провёл первую ночь в кабинете. Затем последовала вторая ночь, третья. Этим фактом Клара воспользовалась в своих кознях, решив отомстить бывшему любовнику. Крапивин и предположить не мог, насколько коварной может оказаться неугомонная баба. Она подговорила подругу, чтобы та через знакомого милиционера Мерецкова предложила Крапивину попользоваться некоторое время своей комнатой в коммуналке. Вариант сработал, Крапивин доверился своему верному псу Мерецкову и попался на удочку. Сценарий был раскручен так ловко, что в одну из ночей подруга очутилась в объятиях квартиранта.
Клара написала анонимное письмо, которое необъяснимым образом попало в руки прибывшему из области офицеру. В письме с подробностями были изложены факты аморального поведения офицера и коммуниста Крапивина.
Начальник управления принял своего подчинённого без обычного рукопожатия. Это было нехорошим предвестием.
Крапивин сидел напротив и, ёрзая на стуле, терпеливо слушал содержание акта комиссионной проверки.
Наконец, начальник закончил чтение, снял очки, положил документ перед собой. Его седеющие брови шевельнулись и сошлись у переносицы. В усталых глазах отражалось презрение.
– Что скажешь на это? – он тряхнул в воздухе анонимкой.
Пока Крапивин молчал, выстраивая в мыслях витиеватое объяснение, начальник опередил его:
– Впрочем, не нужны мне твои объяснения, и так всё ясно. Не хочу даже слушать. Противно. Офицеру НКВД, ведущему аморальный образ жизни нет места и в партии. Но мне не хочется, чтобы твои беспорядочные связи с распутными бабами порочили честь нашей конторы. Своё пятно будешь смывать в другом месте.
Начальник управления замолчал, но по всему чувствовалось, что высказал он ещё не всё, что заготовил. Что-то сдерживало его от резких слов.
Крапивин сидел не шелохнувшись, глядел начальнику в лицо, не моргая.
– У меня нет возможностей отрезать у тебя кобелиный раздражитель, но ограничить твою похоть в моих силах. Поедешь туда, где не будет соблазнов. Приказ о твоём освобождении с должности я уже подписал. Зайди в отдел кадров, ознакомься. На днях прибудет твой преемник, сдашь ему дела.
… День близился к полудню. Утренняя серая муть окончательно выветрилась, краски за окном сделались более яркими и выразительными. Народ в вагоне будто ждал этого момента. Люди сразу очнулись, задвигались, затараторили. Кое-кто, успев проголодаться после скудного завтрака, рылся в дорожных баулах, извлекал нехитрый харч, кто-то бежал за кипятком. В считанные минуты всё вокруг пришло в движение, как на толкучке.
В вагоне собралась разномастная публика. Ехали и группами с большим количеством багажа, и одинокие граждане с маленькими авоськами, а то и вовсе с пустыми руками. Ехали бородатые старики и безусые подростки. Где-то в конце вагона заливался плачем ребёнок. Услышав этот плач, захныкала рядом девочка лет трёх. С кружкой кипятка, согнувшись почти до пола, мимо медленно прошагала усохшая, как осенняя былинка, старуха с растрёпанными волосами.
Мужиков призывного возраста Крапивин не увидел.
Рядом с Крапивиным сидела нахохлившаяся женщина лет тридцати пяти. Она вошла в Вологде и всё это время не проронила ни слова. В глаза бросалась её чрезмерная худоба и бледное лицо с глубоко ввалившимися глазами. На лбу явственно обозначились ранние морщины. Кроме обшарпанной сумочки на коленях, которую она крепко держала за ручку двумя руками, с ней не было никаких других вещей.
