Кусок металла носил гордое имя «ТИТАН». Он мог бы стать частью космического корабля или авиалайнера. В крайнем случае, слиться в жарких объятиях с другими себе подобными и превратиться в чудесную сковороду или лопату. В любом случае этот кусок металла мог сослужить пользу – поработать на благо людей его породивших, но волей случая он был выбран для создания воровской заточки.
Под опытными руками заточка получилась великолепной формы и остроты. Легкая, упругая, особо прочная она (пока вы читаете эти строки) мгновенно пробила одежду жертвы и с быстротой пули пронеслась под сильной, накаченной лопаткой между ребрами прямо к сердцу. Побив легкое, она между систолой и диастолой нанизала на свое хищное тело сердечный миокард как на шампур. Сердце 42-х летнего Тимофея Сивоконя перестало биться. Еще секунду назад молодящийся папаша Тимофей ликовал от счастья, толкая перед собой детскую коляску с двухмесячной дочуркой Анастасией.
Ребенок, поздняя и единственная отрада семьи, спокойно продолжал спать, вдыхая чистый воздух далекой заброшенной аллеи городского парка. Здесь, вдали от городского шума и автомобильного чада, Анастасия Сивоконь стала безотцовщиной. Она мирно спала в своей уютной коляске, смешно причмокивая пухлыми губками. Спала и не знала своей судьбы, чашу которой ей придется испить по злой воле убийцы ее отца. Мать Анастасии будет с маниакальным упорством ближайшие пятнадцать лет искать для себя мужа и отчима для дочери. Тщетно. Сердечные друзья маминого тела не прочь были прописаться в 3-х комнатной квартире сталинской постройки, но воспитывать чужого ребенка – эту маленькую глазастую крикунью – желающих не найдется. Все жизненные коллизии у Анастасии будут впереди, а сейчас она мирно, не ведая грядущих бед, спала. Отцовская душа уже воспарилась над ней и своим бренным телом и с удивлением наблюдала, как его убийца – крупный высокий мужчина бережно усаживает его бездыханное тело на скамейку. Внимательно вглядевшись в лицо своего убийцы, Тимофей Сивоконь понял – прежде в своей земной жизни он не был с ним знаком. Никогда его раньше не встречал и не видел. Меж тем, усадив труп Сивоконя на скамейку, убийца подкатил к ногам покойника детскую коляску и внимательно оглядел получившуюся композицию: уснувший на свежем воздухе немолодой отец с ребенком. Убийца хотел достать ребенка из коляски и уже протянул руки в тонких телесного цвета перчатках, но на миг задумался и коротко, внимательно оглядевшись, ушел вглубь старинного парка, едва заметно прихрамывая на правую ногу…
Наступила тишина прекрасного осеннего дня. Сквозь многоцветье недавно зеленой листвы не жаркие лучи солнца освещали место случившейся трагедии. Стайка любопытных синиц – вечных предвестников первых заморозков – деловито, по-хозяйски устроилась на ветках куста жимолости, росшего впритык к парковой скамейке. На ней правдоподобно «спал» праведным вечным сном убиенный Тимофей Сивоконь. Изображал задремавшего отца, утомленного длительной прогулкой с детской коляской.
Ободренные беззвучной неподвижностью сидящего мужчины, две самые смелые синицы осторожно-опасливыми подлетами-подскоками подкрались в поисках пищи к детской коляске. От острого птичьего взгляда не ускользнул набор продуктов в сетке-кармане. Сквозь крупные клетки четко проглядывался кусок белоснежного сала, батон какой-то колбасы и пакет молока. Постоянно оглядываясь, птахи повисли на сетке-кармане и принялись яростно долбить своими крепкими клювиками упаковку с салом. Товарки из стаи, видя успех своих подруг, щебеча и посвистывая на все голоса, оккупировали детскую коляску со всех сторон, стараясь изо всех сил урвать для себя душистый кусочек белой плоти. Сорока, сидевшая на верхушке великолепной, высокой березы, узрела неожиданный птичий пир и элегантно спланировала на спинку соседней скамейки. Она уже прикинула план атаки синичьей стаи, и только решилась на взлет, как вдруг, из кустов напротив резко высунулась на свет аллеи огромная патлатая морда бродячей собаки.
Это был плод случайной дворовой любви породистого сенбернара Цезаря и безымянной кавказской сучки, бездомной во втором поколении. Сейчас внебрачный сын уважаемого кобеля Цезаря уже три года был признанным Вожаком стаи бродячих, практически одичавших, собак. Они чувствовали себя полновластными хозяевами на огромной территории парка культуры и отдыха. Синицы, громко треща крыльями, рассыпались в страхе от собачьей морды, как горох в разные стороны. Сорока, крайне недовольная нахальным поведением какого-то безродного лохматого барбоса, взлетела круто на вершину березы и принялась во все свое сорочье горло оповещать округу о псине-захватчике чужого добра. Не обращая внимания на сорочью болтовню, собачий монстр вытащил медленно из кустов свое огромное мощное тело и по длинной дуге, не спеша, начал приближаться к детской коляске и неподвижному молчаливому мужчине на скамейке. Ароматные, неодолимо манящие к себе запахи, доносившиеся от детской коляски, будоражили собачьи мозги, отзываясь голодными спазмами пустого желудка, но Вожак не торопился. Застывшая в неподвижности фигура на скамейке, от которой резко пахло свежей кровью, внушала тревожное опасение. Вожак, обремененный горьким опытом бродячей жизни, ждал опасливо от замершего на скамейке мужчины все что угодно: от хлесткого выстрела до броска кирпичом, и готов в мгновение ока раствориться в густых зарослях парка, уводя тайными тропами от погони залегшую в засаде всю стаю.
Вожак не был трусом. В борьбе за лидерство он загрыз в честной драке нескольких претендентов. Смертельные поединки его стихия. Он всегда готов броситься в кровавую битву с любым соперником и сокрушить его плоть мощью своих знаменитых на всю округу челюстей. Голодной зимней порой именно он загрыз двух бомжей и спас всю стаю от голодного развала. Попробовав человеческого мяса, вся свора не только стала собаками-людоедами, но перешагнула незримый многовековой барьер, за которым окончилось, рухнуло подчинение воле человека.
Душа Тимофея Сивоконя со своего «высока» видела, как огромный собачий монстр неумолимо приближался к спящей Анастасии. Видел холодный блеск его голодных глаз. В ощеренной пасти сверкали безупречной белизной безжалостные клыки Бестелесный дух Тимофея в отчаянии метался между коляской и собакой-людоедом, предчувствуя ужасное и непоправимое. Он пытался вновь приобрести свое тело, чтобы отвести, даже ценой собственной жизни, от любимой дочери надвигающуюся неотвратимую беду, но каждый раз натыкался на непроницаемую для его души стену остывающей плоти. Тело не могло впустить его обратно. Оно стала безразличным и к судьбе собственной дочери, и к корчащейся в муках бессилия собственной душе. Холодеющий на осеннем солнышке труп Тимофея, представлял сейчас безучастный ко всем и всему мешок мяса с костями. Он был интересен как источник питания стае бродячих собак-людоедов и птицам, всякий раз ухватывающим свою долю от собачьего пиршества…
