Великому роману современного канадского писателя Джефферсона Дэвиса «Пятый персонаж» предпослан эпиграф, объясняющий смысл названия:
В терминологии оперных и драматических коллективов, организованных в старом стиле, роли, отличные от четырех главных – Героя, Героини, Наперсницы и Злодея – и тем не менее существенные для Прояснения и Развязки, назывались Пятый персонаж; об актере, исполнявшем эти роли, нередко говорили как о Пятом персонаже.
Т. Оверскоу «Датские театры»
Если для разнообразия уподобить мир не театру, а бильярдному столу, то все люди, события, даты, идеи в нем окажутся шарами, катающимися в едином пространстве каждый – по своей собственной траектории, заданной начальным толчком. Однако столкновения между ними неизбежны, и каждое такое столкновение (в нашей метафоре контакт, а то и конфликт) приводит к изменению траектории всех участников, что неизменно приводит к изменению общей диспозиции шаров на столе. Все хорошо известен анекдот про человека, который у райских врат внезапно узнал, что смысл и цель его жизни были в том, чтобы в каком—то пыльном году в командировке в вагоне—ресторане передать соль кому—то другому. Как мрачно бы ни звучала идея этого анекдота, но сама объективность требует признать, что нам не известен общий план мироустройства, цель развития мира и наша роль в нем. «Кто мы? Откуда мы? Куда мы идем?» Эти вопросы остаются без ответа чаще, чем хотелось бы. И никак нельзя исключить, что вот этот бильярдный шар был выпущен на стол для того только, чтобы изменить траекторию вон того шара, столкнувшегося с ним. И пусть в конечном итоге все шары окажутся в лузе, от них останется один шум под досками, пока они катятся, невидимые нам, а затем они снова окажутся на столе и вновь вступят в игру.
В мировой истории очень много таких «шаров», «стрелочников», «маленьких людей», никому не известных лиц, которые в тот или иной момент оказывались в центре важного события, рядом со знаменитым историческим лицом, делали что—то значительное сами, – но не остались на страницах истории или упоминались только в сносках биографической литературы. В этой маленькой книжке я постарался вернуть им исторический долг, потому что их судьбы, личности, радости и заботы ничуть не уступают биографиям известных личностей, на чью жизнь они оказали влияние – вольно или невольно, незаметно или открыто.
Книжка эта явилась в значительной степени побочным продуктом работы над несколькими серьезными книгами об истории масонства, поэтому упоминаемые в ней люди, в основном, так или иначе связаны с этим старинным и крайне интересным братством. Но во—первых, не все, а во—вторых, собственно о масонстве здесь написано очень мало, а много – о том, как потрясающе интересны могут быть люди, их чувства и совершенно непостижимые повороты их судеб.
Абсолютно все истории документальны, правдивы и историчны. Это тот самый случай, когда с трудом понимаешь, зачем нужна художественная литература, когда в реальной жизни и миры созданы поинтереснее, и персонажи ярче, и детали прописаны более крутым профессионалом.
Е. Л. Кузьмишин
Как быть коррупционером среди пиратов и не спалиться
Ярким примером того, как надлежит себя вести честному и порядочному взяточнику и коррупционеру, может служить краткий кусочек биографии Бенджамина Флетчера (1640 – 1703), губернатора Нью-Йорка в 1692 – 1697 гг.
Прибыв на место назначения, Флетчер сразу увидел, что заселенная голландцами колония на гудзоновых островах и на мейнленде пребывает в состоянии полного раздрая. Городская гавань представляла собой причудливое смешение борделей, рынков и банков и ежедневно становилась лежбищем и гульбищем для бравых мореходов, преимущественно пиратов со всего мира, которые служили источником постоянных буйств, драк и нестроений, негативно влияя на практически все стороны общественной жизни, за исключением разве что демографической.
По городу ходили испанские дублоны, французские луидоры, английские фунты и голландские гульдены, банкиры чинили сплошной беспредел в сфере плавающих курсов валют, а таможенные королевские чиновники не то что не пытались за пошлинами следить, а попросту старались без крайней нужды не бывать ближе пары миль от порта. Время от времени из Англии неслись грозные приказы разобраться и доложить, но шла война с Францией (о ней чуть ниже), и помимо бряцания пустыми ножнами, правительство не могло сделать ничего, и лишь меняло губернаторов, которые, конечно, в такой ситуации выглядели ни на что не способными бесхребетными тряпками.
Имея также назначение на губернаторские посты в Пенсильвании и Коннектикуте, Флетчер поначалу рыпнулся было утвердить там свою власть. Он выпустил «прокламацию» местным ассамблеям, в которой переподчинил себе народную милицию. Приехав в коннектикутский Хартфорд, он удачно попал как раз на учения милицанеров, вдоль шеренги которых прохаживался шаркающей кавалеристской походкой некто капитан Водсворт. Флетчер приказал своему секретарю Байярду зачитать прокламацию, но тоненький голосок Байярда был прерван капитанским «Барабанщики, а ну-ка нам сейчас „Собирался старина Фиппс воевать за батюшку-короля“, быстренько!». И барабанщики дали быстренько. Флетчер приказал им сделать сразу очень тихо. Исполнительные барабанщики исполнили и этот приказ. Водсворт повторил приказ сыграть про старину Фиппса – и снова раздалась дробь. Если дословно, это само по себе звучало как марш: «Drum-bloody-drum-I-say!». Так продолжалось около получаса, и раз на пятнадцатый Водсворт просто посмотрел прямо в глаза Флетчеру взглядом офицера и милицанера и протянул: «Еще раз скажете „тихо“, господин, вроде, как бы, например, губернатор, – и я вот на то вон солнышко посмотрю сквозь дырку в вашем черепе». И Флетчер уехал. С тех пор он больше не выступал в роли губернатора чего-либо, кроме Нью-Йорка, все пять лет.
Шел четвертый год англо-французской войны за колонии, откликнувшейся в Америке на ауканье Семилетней войны в Европе, и французы, уже захватившие пол-Канады при помощи своих летучих эскадронов проклятых мингов, неиллюзорно перли вниз по Восточному побережью.
И Флетчер понял сразу всё. Рассчитывать на местное быдло ему было явно не с руки. И он принялся работать. Силой и хитростью он продавил через местную нью-йоркскую ассамблею Министерский Акт о прерогативе Англиканской церкви во всей колонии, с трудом преодолел сопротивление обнаглевших в своем импровизированном гуляй-поле голландцев, построил в Нью-Йорке церковь Троицы и затаился. Его расчет был верен. Из Англии посыпались награды и посулы. Никто и никогда бы не смог сказать о губернаторе Флетчере дурное слово при дворе. А сказал бы – это слово никто бы не услышал.
