Этот мир бесконечно хрупок,
На мгновение лишь осязаем.
Сотвори меня, Господи, глупым,
Чтобы знать, ничего не зная.
Этот мир бесконечно тонок,
Дуновеньем Вселенной овеян.
Сотвори меня Боже, ребёнком,
Чтоб иметь, ничего не имея.
Этот мир бесконечно нежен,
Весь пронзенный одной Любовью.
Сотвори меня, Господи, прежним,
Чтобы был я всегда Тобою.
Я увидел небо:
Облака-заплаты,
Синей дымки негу,
Солнечную святость,
Звёзд дневное тленье,
Вычурность пространства…
Воздуха томленье
И непостоянство.
Вечна обитель
Страннику-изгою…
Я смотрел и видел
Небо над собою.
В этой извечной сутолоке,
Спутаны где быль и не быль,
Небо обнимет луковки,
Кротко прильнут они к Небу.
Вера – Надежды парус,
Вечной Любви устремленье.
Всё остальное – хаос,
Душ заскорузлых смятенье.
Дрыгают ножками куколки,
Богу пеняют гневно…
А Небо обнимет луковки,
Кротко прильнут они к Небу.
Вешние воды омоют
Всю суету мирозданья.
Луковки двери откроют
В Царство Его упованья.
Русский я, конечно – русский.
Беловодьем взгляд мой тусклый
Орошает все зарницы
Непроторенных границ.
Не в ходу косоворотка,
Но зато я знаю четко,
Что босых ножищ чечетка
Заставляет падать ниц.
Крест под майкой – не знаменье,
А всего лишь разуменье,
Что когда-то наши предки
Зря не клялись на крови.
И уж если водку – в вёдрах,
И уж если сразу – в морду,
Без сутяг, суда и торга,
Значит – точно довели.
Русский я, взаправду – русский.
Что мне немец тот искусный,
Да французик в модном платье
Из Парижа самого.
Что мне англицкий барыга,
Записавший в свою книгу,
Что для русского лишь фига
Есть в кармане у него.
Быть свободным, право – чуждо,
Мне совсем это не нужно.
Волю дайте – без изъяна,
Без иссохших париков,
Без надуманной латыни…
Вечный дар мой не остынет:
Зрить лишь в корень, но не в имя!
Имена – для дураков.
Русский я, навеки – русский,
Кругозор, известно, узкий:
Небо – вечное, ночное –
Вот и весь мой кругозор.
Там Христос лишь ловит души,
Там нет храма, что разрушен…
Подставляйте ваши уши:
Я мелю сегодня вздор!
Но не бойтесь. На удачу
Я раскроюсь вам в придачу:
Нет на всей Земле такого,
Чего можно не стерпеть.
Брат мой, клоун из Милана,
Всё теперь нам по карману:
Без единого изъяна
Будем песни вместе петь.
Где я русский, и ты – русский…
Вот великое искусство:
Быть похожим на другого,
Оставаясь лишь собой.
Пой, бродяга, пой отважно:
Ведь совсем уже неважно,
С кем в горниле струн протяжных
Породнишься ты судьбой.
A ты попробуй-ка, полюби людей:
Как Христос любил – мукой смертною.
Не размазывая по лицу соплей,
Меря всех одною лишь меркою.
Полюби того, кто давно забыл
Как мальчишкой глядел в даль светлую;
И лишь для себя – не для похвальбы –
Все мечту слагал свою детскую…
Он теперь в излом, в никуда бредёт,
И слепое зло в душе пенится…
Он любил себя, он любил её –
Так любил, что даже не верится.
Не смотри, что он – весь в тряпье-рванье,
И дрожит рука, стакан трогая.
Он платил за всё – пока был в цене…
Не была она к другим строгою.
Что воротишь нос? Перегаром бьёт?
Не желаешь знать брата ближнего?
А ты люби себя, ты люби её –
И мечтай, чтобы вышло по-книжному.
Чтоб страданья все – только в прок пошли,
От ветров – любовь разгоралася.
А не так, как он: пьёт со дна души,
Что от прежней жизни осталося.
Не брани его. Не суди его.
Не считай за тварь подзаборную.
Не жалей его. Полюби его.
А то жизнь – она
Баба вздорная;
Как взглянёт в упор, да ещё в прищур,
Да ещё с недоброй усмешкою, -
Так поймешь, что вовсе
не чересчур
Головой в петлю лезть не мешкая.
Пусть его судьба не коснётся вдруг
Твоей правильной, да укатанной…
Зато голубь корм у него ест с рук,
Крошки ищет в коленях заплатанных.
И бездомный пёс, с пустотой в глазах
Оживает, когда он участливо
Говорит: «Жри-жри – вот те колбаса,
Да смотри не помри от счастья-то…»
И, прихлёбывая из горла вино,
Поделясь закуской с собакою,
Он меняет местами верха и дно.
И с земли любовь в небо капает…
Мы уйдём. На мгновение раньше, иль позже…
В свой назначенный срок, на помине легки.
Тот единственный день, что сегодня мной прожит,
Будет вечно течением Белой реки.
Что нас ждёт? Мы узнаем – всему своё время.
Но, конечно, так хочется прямо сейчас
Всё понять. Беспокойное слишком мы племя
Для того, чтобы просто молиться и ждать.
Не печальтесь. Всегда будет так, как и надо.
И нужна эта дань суете-маете…
Лишь бы помнили. Нет драгоценней награды,
Чем сгореть, не чадя, и уйти налегке.
Когда умер отец, я подумал – так надо:
Ведь всегда за пределом находится то,
В чём живая душа вновь находит отраду…
Ну а смерть – просто смерть, несмотря ни на что.
Он оставил меня, но потом, как в тумане,
Когда снов отраженья дрожат поутру,
Он вошёл и сказал: "Передай нашей маме –
Я всю жизнь умирал, а теперь не умру.
Я тебя укрывал, когда ты был так молод,
Не боялся зимы и всегда был горяч…
Я уйду, и задёрну тихонечко полог
Всех твоих детских снов и случайных удач".
Я проснулся. Я плакал. Я был совсем голый.
Мне хотелось бежать, только знать бы – куда?
И я чувствовал кожей, душой этот холод,
Что теперь до поры со мной будет всегда.
Что за страсти кипели в груди у того,
Кого звали, как многих, Иуда?
Только метят проклятьем его одного
И уже никогда не забудут.
Был безумен, обижен, болезненно горд
Он, пославший Его на закланье?
Ведь считал себя равным Искариот
Исцелителю наших страданий.
Иисус был Царём. И так встарь повелось,
Что земные правители наши,
Восходя на престол с позволенья Его,
Крест несли свой: кто ближе, кто дальше.
Чем же ты заслужил злую участь свою,
Как загнал себя в угол судьбины,
Когда вместе с тобой погубили семью –
И жену, и детей невинных?
Пьяный сброд измывался над ними сполна,
Сокрушая врождённую гордость…
Хорошо свою сеть разложил сатана:
Глянь-ка, царь – всё кругом козьи морды.
Они ровней себя посчитали тебе:
Проросло в веках семя Иуды…
Спирт глуша, сатанея в кровавой борьбе,
Они верили – их не забудут.
Их и помнят. Среди всех воителей зла
И о них сохранилось преданье.
Революция, ненависть, душная мгла….
…И подвал, где свершилось закланье.
Государь-император, последний наш царь,
Что семью любил больше России…
Ты не смог никого уберечь от венца,
И святым стал за боль и бессилье.
Как и чада твои, и их бедная мать,
Не понявшая смысл предсказаний,
Что пытался Григорий Распутин сказать,
Содрогаясь от пьяных рыданий.
Царь… Конечно, ты всё искупил,
Когда видел, как падали дети…
Боже, дай нам, пожалуйста, сил
Быть за всё, что случилось, в ответе.
Чтобы в сердце Твоём оставаться людьми,
Пусть и слабыми в плотских желаньях…
Ты по вере в свой дом одиноких прими,
Тех, кто нёс и свой крест покаянья.
…А история пахнет кровью.
И хотя счет ведется с творенья
Человека по имени Адам:
Это, по существу, витийство.
Одержимый своей любовью
Бог, пославший нам откровенье,
