И так начнем, меня зовут Тамара, мне 45 лет. Я хотела бы рассказать вам историю про старый дом, который доставался людям бесплатно.
С каждым из этих людей случались странные вещи. Одни сразу съезжали, а другие…
Баба Люба была самая первая владелица его. Он достался ей от покойного прадеда. Который сказал ей: «Ты поживи в нем шесть лет, а после сожги его». Но она не обращала на это внимание.
Прополоскала вещи свои, Кольки и пошла к дому. А возле дома Баба Нюра сидит.
Говорит: «Здравствуй Люб. Как дела? Как твой оболтус поживает? Пьет что-то много, ты ему скажи пусть завязывает с этим делом. Эх добром не кончится это.»
А Баба Люба говорит: «Здравствуй, здравствуй и тебе не хворать Нюрка. А что я этому, как ты говоришь оболтусу скажу, ему хоть в лоб, хоть по лбу. Вот умру может и опомнится».
Прошло ровно шесть лет, Колька её внук всё время пил и пару недель вообще не заходил домой.
И как то раз соседка бабка Зоя зашла попросить муки у бабы Любы. Она открыла старую шершавую, местами в паутинах дверь и обомлела от увиденного. Возле порога, посередине передней комнаты стоял стул, на нем сидела баба Люба. Глаза у нее были открыты, а зрачки полностью в белой пелене.
Ну бабка Зоя спотыкаясь, развернулась и быстрей бежать от туда. На бегу кричала: «Любка померла!».
Бабушки, все кто её знал, побежали в сторону её дома.
А мужики пошли на пилораму, изготавливать гроб.
С трудом за три дня изготовили.
То первый день ни один гвоздь не забивался, каждый гнулся. То на следующий день каким-то образом крышка вышла не по размеру.
В итоге изготовленный гроб повезли к ее дому. А там бабки сидели, молитвы читали и увидев мужиков друг друга остановили. Сказали мужикам чтобы бабушку положили в него.
Четверо подошли, тихонько взяли и положили бабушку Любу. И странным образом когда закрывали, крышка треснула у всех на глазах. Да еще так, как будто стекло. Прямо каждая трещина вела свои ответвления как узкие корешки.
Все вздохнули…
Этот проклятый дом достался каждому бесплатно. Часть 2.
Бабки начали причитать что это она сердится, что внук не пришел провожать её в последний путь. Мужики же отмахивались, мол все у вас колдовство да порчи, совсем из ума выжили старые.
На кладбище стояли серые, хмурые деревья. Вороны то и дело вокруг летали с тревожными криками. И ни один цветок в этот день не распускал свои лепестки. Природа замерла.
После похорон прошла еще неделя. Блудный Колька не расставался со своей водкой. Узнал о кончине своей бабушки, он стал горевать, да так что совсем не выходил.
Так, только к приятелю Ване за самогоном и обратно.
Шёл октябрь месяц. Приятель стал замечать, что к нему Колька не захаживает больше. И решил навестить его сам. Взял бутылку самогонки, только-только сделанной и три соленых огурца. Подумал: «мол если что, скажу, чтоб помянуть бабку». И пошел к нему.
На пути к дому поднялся сильный ветер, листва вокруг него закружилась, а возле дома калитка все время качалась и билась об железную ржавую трубу. Открыв калитку, он почувствовал как будто его не пускает кто-то в этот дом. Но всерьёз это не воспринял. Окликнул Кольку, а в ответ тишина.
От дома веяло холодом.
Ваня открыл скрипящую дверь и вошел в избу. Справа от него стояла печь, которую судя по холоду никто не топил уже долгое время. А слева стоял старый, покосившийся стол. На котором стояла солонка с солью, свеча в блюдце и старый, покрытый плесенью кусок хлеба.
В створках серого и пыльного пола проглядывались массивные паутины. Окна орудовали большие пауки и черные как ночь тараканы.
Как только вошел в переднюю комнату, Ваня замер. Перед ним сидел свернувшись калачиком уже мертвый друг Колька. Его глаза были открыты и полны тревогой. На них была застлана белая пелена.
Ваня долго не шевелился.
А потом открыл бутылку принесенной с собой самогонки и залпом сделал пару глотков. Потом вышел напуганный и быстро пустился наутёк.
Остановившись и выпив еще пару глотков, ему пришла идея. Несмотря на данную ситуацию, он думал только о доме Кольки. Ведь он никому не достанется.
А так если напишу своей рукой дарственную от имени Кольки, может и мне достанется. Но спрячу где-нибудь в углу, чтобы при всех якобы найти её.
Он вернулся и вошел в избу.
Поставил стул, взял старую, плетенную ручку и начал писать на листке пыльной бумаги. Написал и засунул в угол окна, да так, чтобы было сразу заметно. Потом вышел и через огород ушел к себе домой, будто и вовсе не приходил.