В конце мая вонь со стороны болот особенно отвратна. Жуткий запах гнили и грязи раздавался по всей окрестности. До конца неясно, это так пахнет помутневшая зелёная вода трясины в глубине леса, сгнившие деревья ивы или же берёзы, а может, свежий труп чёрной кошки, чьи внутренности уже растерзаны яростными сороками. Не важно, откуда он доносился. Этот запах был повсюду. Так пахла чья-то смерть.
В небе неслись огромные беспросветные тучи, покрывая ночной небосвод своей массой. Тёмная пелена напоминала бездну, нависшую над головой, и готовую поглотить весь этот мир. Внезапно во мраке возникла вспышка. Ломаная белая линия на миг рассекла небосвод напополам и бесследно исчезла. Раздался гром, больше похожий на продолжительный выстрел, взрыв, столкновение. В небо поднялись сотни тысяч воронов, испугавшихся молнии. Они стали невыносимо громко каркать, подняв на уши дворовых собак, которые тут же взвыли и залаяли. Новая вспышка вновь озарила макушки елового леса, которые напоминали острые клыки в пасти зверя. Холодный и пронзающий, будто лезвие ножа, ветер своими порывами стал склонять огромные тополя к земле. Он пролетал между листьями дуба, беспорядочно ими шурша. Дыбом поднимал ветви ивы, оголяя её ствол, затем сплетал их в косы и рвал с корой. Потом озорной ураган смог украсть с какого-то двора белую простыню и две ночнушки, и стал кружить их в бешеном танце над крышами домов.
Через пару секунд с небес стали падать небольшие капли, которые со временем лишь нарастали. Дождь начал отбивать свой ритм по крышам, металлическим заборам, окнам домов, быстро собираясь в лужи на глиняных тропинках. Набирая скорость, они продолжали стучать все чаще и чаще. Холодные мокрые пули будто стремились вломиться в дома и расстрелять всех, кто находился там, но у них никак это не получалось. Только глухие удары о стёкла были слышны по комнатам, будто кто-то отбивал на барабане марш.
А между тем ветер, наигравшись с мокрым бельём, бросил его на карниз крыльца и стал резвиться с дождиком, разбрасывая его капли в разные стороны. Этот шальной свист начинал просто сводить с ума. Капли дождя продолжали бить по стеклу. По шиферной крыше. По железному тазику во дворе.
В глубине одной из комнат, в которую пыталась прорваться стихия, заскрипела старая пружинная кровать. Вспышка молнии на миг осветила все узкое и тесное пространство этого помещения на чердаке дома, забитое коробками и разным хламом, а затем оно снова погрузилось во мрак. Окна с деревянной рамой свистели, и этот свист напоминал плач восьмилетней девочки, бившейся в истерике от испуга. За окном во мраке плясали ветви берёзы, напоминающие кости чего-то огромного и неизвестного, готового забраться в дом и разорвать спящего на куски. Пружины кровати все также скрипели, но теперь вместе со скрипом послышались злостные вздохи и кряхтение. Буквально на мгновение они прекращались, а затем с новым наплывом злости и раздражения звучали в комнате, иногда смешиваясь с хриплым матом.
Но дождю это даже нравилось. Он нашёл себе зрителя, поневоле запертого на этом чердаке. Сейчас он с радостью сыграет все мелодии, которые он когда-либо придумал за эти несколько миллионов лет. И будет это продолжаться всю ночь, до самого рассвета. Затем он придёт завтра, и послезавтра, и через день, и через два… Он будет ходить сюда каждую ночь и отбивать все новый и новый ритм, пока его слушатель не выучит всю его музыку, которой он так дорожит…
– Женя! – хрупкий и до жути хриплый голос послышался откуда-то внизу, – что ты там елозишь-то? Спать ложись, середина ночи!
Старческий бабкин голос звучал ещё более раздражительно, чем нескончаемый стук о стекло. Парень, свернувшись в одеяло, ненадолго замер и пробубнил что-то себе под нос, пряча голову под перьевой подушкой. До невозможного тесная кровать не позволяла сделать лишнего движения, чтобы улечься поудобнее.
Непогода продолжалась долго. Холодный ветер с холодным ливнем рассекали воздух до самого рассвета. И даже рано утром, когда красное солнце пыталось пробиться сквозь серые тучи на горизонте, с небес все ещё падали капли. В мрачную комнату через окно запрыгнул маленький солнечный зайчик, будто вестник нового дня. Он прыгал по жёлтым полоскам на обоях, пробежал по деревянному потолку и все больше стремился запрыгнуть на тёмно-синее одеяло на кровати, под которым прятался спящий Женя.
Во дворе уже проснулись птицы. Но это далеко не те птицы, которых мы ждём с приходом весны. Это не соловьи, которые каждое летнее утро будят своими нежными соловьиными голосками, запевая серенады под окном. Это не хохлатые кукушки, обещающие долгую и прекрасную жизнь, и не ласточки, грациозно парящие высоко в небе. Это стаи чёрных ворон с огромными тёмными крыльями, которые то и дело что каркают и кричат. Это толстые сороки, которые кружат в поисках своей добычи, и неважно, кто ею станет, какая-нибудь пища или же безделушка. Или же одинокие воробьи, маленькие и ничтожные, трупы которых уже усеяли все улицы деревни.
Где-то за окном, в одном из соседних дворов, послышался грохот. Видимо, хозяева разбирали погром, образовавшийся после вчерашнего буйства стихии. На этот грохот мигом ответили все бродячие собаки. их стая, как по команде, взвыла и зарычала. Голосов было много, они были такие разные, и все смешались в один большой хор, исполняющий какофонию.
А между тем ветер все ещё посвистывал, шурша голыми ветвями отсыревшей берёзы…
Женя выматерился сквозь зубы и вновь перевернулся на другой бок. Вот уже четвёртый день одно и то же. Что-то гремит, шуршит, звякает, скрипит, гавкает. Как можно вообще уснуть под такой хаос, да ещё и на старом, рваном и твёрдом матрасе с перьевой подушкой? Ветер просачивался в щели, а затем залезал под одеяло. Сырость, стоявшая в комнате, затрудняла дыхание. Парня выворачивало наизнанку от раздражения к этому месту.
– Женя! – вновь старческий голос раздался из-под деревянного пола и протяжно окликнул парня, – Женя, вставай! Хватит без толку валяться, лучше помоги мне!
Парень промолчал, мысленно проклиная старуху. Женщине уже было за семьдесят, здоровьем она похвастаться не могла. Залезть на чердак в своём доме для неё уже было невозможно, но она все равно слышит каждый писк в этой хибаре. Не обращая на неё должного внимания, Женя вновь попытался уснуть. В этой маленькой комнате было отчётливо слышно, как старуха еле-еле перебирает ноги, шоркая тапками по деревянному полу. Евгений уже научился определять по звуку, в какой комнате она сейчас находится и в каком она настроении. Вот сейчас она вышла из своей спальни, которая была прямо под чердаком, и направилась на кухню. Действительно, куда она ещё могла направиться? В этой крохотной хижине больше комнат не было, кроме как одной спальни, небольшой кухни с печкой и узкого чердака. Конечно, был ещё и подвал, в который никто не залезал уже несколько лет, и неизвестно, что в нем происходило. Как-то раз к бабке зашла её подружка баба Марта, соседка по дому и по участку на кладбище, которое они уже забили для себя. Она то и сказала, что в подвале черт завёлся. Он по ночам сидит себе на полочках и песенки поёт, а поутру деревянный люк когтями скребёт, мол, выпусти меня, старушка, гулять хочу. Правда, бабка Жени потом выругала её за то, что она брехню несёт, а Марта лишь рассмеялась.
