Улица, на которой проживали герои моего рассказа, была самая обыкновенная израильская улица, расположенная на окраине небольшого израильского города.
Город тоже был самый обыкновенный. Он возник на приморских болотах при рождении государства. Его главной особенностями была близость к морю, и к миролюбивому арабскому государству Ливан, где уже двенадцать лет подряд гремели беспрерывные войны.
Жителями этой улице были репатрианты двух великих волн репатриации. Первой волной были репатрианты из мусульманских стран. Они составляют сегодня большую часть населения «святой земли».
Вторая волна, были репатрианты из развалившегося СССР. Всем известно, что израильский народ един, но все-таки между евреями двух великих волн репатриации наблюдались некоторые различие, которые принято называть хитрым словечком «ментальность». Однако «ментальность» не помешала выходцам с Востока и Запада поселится на одной улице, под плоскими крышами серых однотипных домов, похожих по возрасту, и удобствам на знаменитые «хрущевки». Причина такого единения была довольно банальная. Более низкая цена за аренду жилья, чем в других районах страны. Конечно, жилье под одной крышей не обходилось без определенных трудностей.
Репатриантов из бывшего СССР, местные жители называют «руссим». Большинству «руссим» пришлось узнать, что изучение иврита, не питье из реки «текущей молоком и медом». После десяти и более лет проживания в Израиле больше половину «руссим» в возрасте 45+ не владеют языком «исторической родины». – Детям «руссим» иврит давался тоже не легко. Чтобы лучше запомнить слова на иврите они распевали веселую песенку:
Живу в «дере»,
Купаюсь в «яме».
Друзьям своим протягиваю «яд»,
«Дера» на иврите значит квартира, «ям» это море, а «яд» на иврите значит рука.
На улице «Гиора Иосифтал» в четырехэтажном доме под мистическим номером 13, в восьми квартирах второго подъезда, судьба, свела представителей двух волн репатриации.
Две квартиры на первом этаже занимали семьи религиозные марокканских евреев.
В квартире справа жил отец семейства с женой и тремя сыновьями и двумя малолетними дочками. В квартире слева жил его старший сын с двумя малолетними дочками и новорожденным сыном. Отца и сына отличить друга было не просто, они были всегда одеты в черные одежды и заросли черными бородами до самых ушей.
Если в этих квартирах приоткрывались дверь, то можно было увидеть на стене огромный портрет пожилого мужчины в позолоченном халате и чалме. Это было изображения живого марокканского пророка, раввина Овадия Иосефа.
Отец и сын были владельцами своих квартир, Остальные жильцы были только арендаторами или выплачивали долговые обязательства (на иврите «машканта).
Хозяйка квартиры на элитном втором этаже была рыжеволосая девушка Маня из молдавского местечка. В Израиле она назвала себя Орен, что в переводе с иврита значит «светлая» «лучезарная» Она вышла замуж или, как говорят в Израиле, пошла под «хупу» с иранским евреем. Ее муж, смуглый низкорослый толстяк, занимал высокое положение на общественной лестнице. Он был сержантом полиции, и как представитель власти, вызывали у «руссим» трепет.
На одной лестничной площадки с полицейским, проживала еще одна заметная личность второго подъезда. Это был «ватик», что на иврите значит старожила Израиля. Его звали Пинхас и он тоже был «руссим». Он родился в глухой Сибири, где его родители, польские евреи, были в Сибири в ссылке.
Пинхас прибыл в Израиль еще в шестидесятые годы прошлого века. Он служил в израильской армии и был участником тяжелейшей войны «Судного дня», затем 30 лет работал на военном предприятии, где рабочие имели дополнительные пенсионные накопления, так называемый «мевтахим». Достигнув пенсионного возраста, он, кроме пенсии, еще получил значительное выходное пособие.
Пинхас считался богатый человек среди жильцов подъезда, но жил довольно скромно. Его единственный сын Моше стал ортодоксальным евреем и обитал в религиозном квартале Иерусалима. Моше, как и все жители этого квартала, занимался исключительно религиозной деятельностью, поэтому к сорока пяти годам он уже имел десять детей и шесть внуков. Пинхасу приходилось подкармливать его многочисленное постоянно растущее семейство.
Прямо над квартирой Пинхаса на третьем этаже проживал его вечный оппонент Семен Блох. Семен на «доисторической родине был инженером на» почтовом ящике». За желание попасть на» историческую родину «его выбросили из» почтового «ящика» Он пять лет находился в «отказе», и работал дворником. В конце концов, сбылись его мечты, и он прибыл на «историческую родину». Однако и здесь ему так и не удалось изменить профиль своей деятельности. Он еще десять лет убирал израильские улицы. Когда ему пришло время, выходить на пенсию оказалось, что никаких пенсионных накоплений у него нет. Частная фирма, где работал Сема, своим работникам таких излишеств, как пенсионные накопления, не предоставляла.
По причине такой «социальной несправедливости», как выражался Семен, у него были постоянно горячие диспуты с соседом на тему: «Почему его нищенская пенсия в три раз ниже, чем пенсионное пособие, которое получает Пинхас?»
На одной лестничной площадке с Семой проживало семейство из двух родных сестричек-близнецов. Наш трагический век наложил черную тень на судьбу этих сестричек. Сестры-близнецы родились в большой и дружной семье в еврейском местечке на Украине. Когда началась страшная война близнецы были еще совсем юными девушками. Одна из них – Берта, училась в медицинском училище, вторая Сара готовилась к свадьбе. Берту сразу забрали в армию, а Сара вскоре оказалась в фашистском концлагере. Все остальные члены их большой еврейской семьи были расстреляны в лесу около их местечка. Саре, каким-то чудом удалось выжить в фашистском аду. Воссоединиться сестрам удалось только в семидесятые годы, когда Берта с малолетней дочкой Катей, репатриировалась в Израиль.
Катенька была очаровательным ребенком. Она была предметом безграничного обожания и любви обоих сестер. Со временем Катя подросла и пошла, служить в армию. Служила она в каком-то штабе, и когда она появлялась дома в парадной форме с аксельбантами и пышной короной золотистых волос, ей любовались все жильцы подъезда. Залюбовался Катей и молодой турист-сионист из Бруклина. Вскоре Катенька пошла с ним под «хупу», а затем молодожены отправились жить в «страну неограниченных возможностей». Сестры, лишенные предмета своего обожания, спасаясь от тоски, активно занялись политикой. Они регулярно посещали различные «амутот» (общественные организации), которых в Израиле довольно много.
