Восемнадцатого октября 1142 года после изнурительной болезни скончался Ричард Людел, наследственный владетель Итонского манора. Недуг его был вызван тяжелыми ранами, полученными в битве при Линкольне, где он сражался на стороне короля Стефана.
До Хью Берингара, в замок Шрусбери, эти новости дошли своим чередом, поскольку Итон являлся одним из тех владений, которое среди многих других маноров графства было изъято у Вильяма Фицалана вследствие того, что этот могущественный аристократ в вооруженной борьбе за королевский трон принял сторону императрицы, поставил Шрусбери под знамена Матильды и затем, после осады королем Стефаном и падения города, бежал. Эти изъятые в пользу короны обширные земли перешли в ленное владение к шерифу, однако прежних вассалов Фицалана никто не тронул, поскольку выяснилось, что в большинстве своем они смирились с исходом Линкольнской битвы и присягнули на верность королю. Людел же совершил нечто большее, нежели просто объявил о своей лояльности, он доказал свою верность в битве при Линкольне и теперь заплатил высокую цену за свою преданность, – ведь он умер, когда ему не было еще и тридцати пяти лет.
Хью Берингар принял это известие с чувством легкой печали, естественным для человека, который плохо знал покойного и чьи обязанности, по-видимому, нисколько не осложнялись в связи с этой смертью. У покойного имелся законный наследник, причем единственный, так что ничто не могло помешать тому вступить в права наследства и соответственно не было никакой необходимости вмешиваться – пусть все идет своим чередом. Люделы твердо стояли на стороне короля Стефана и в ближайшие годы вряд ли изменят ему, даже несмотря на то обстоятельство, что новый тамошний священник, как припомнил Хью, лет десять назад выступал против короля. Юный наследник Людела находился на воспитании в Шрусберийском аббатстве, куда его после смерти матери определил сам отец. По слухам, Людел поступил так не столько ради того, чтобы сын выучился грамоте, сколько чтобы вырвать мальчика из рук его властолюбивой бабки.
Хью пришел к выводу, что именно аббатству, а не замку надлежит исполнить незавидную миссию, заключавшуюся в том, чтобы сообщить юному Ричарду о смерти его отца. Поскольку в Итоне есть свой храм и свой священник, похоронная церемония будет происходить не в аббатстве, но о столь важном деле, как опека наследника, забывать не следует.
Хью подумал, что ему следует позаботиться о толковом управляющем, который достойно содержал бы имущество мальчика, пока тот не достигнет возраста, когда сможет заниматься своими делами самостоятельно.
– Ты уже сказал об этом отцу аббату? – спросил он верхового, который прибыл к нему с известиями.
– Нет, милорд, я сразу пришел к вам.
– Не приказала ли тебе леди Дионисия передать что-либо наследнику лично?
– Нет, милорд. Видимо, говорить с ним надлежит его попечителям.
– Наверное, ты прав, – согласился Хью. – Я пойду и сам переговорю с аббатом Радульфусом. Ему лучше известно, как поступают в таких случаях. О порядке наследования леди Дионисия может не беспокоиться, титул мальчика находится под надежной охраной.
В эти смутные времена, когда шла ожесточенная борьба за королевский трон и когда держащие нос по ветру лорды то и дело переходили из-под одних знамен под другие в зависимости от того, куда качнулся маятник удачи в этой затяжной и бессмысленной войне, Хью Берингару оставалось только радоваться, что под его началом оказалось графство, которое всего один раз переходило из рук в руки и теперь угомонилось, не бросая более вызова короне короля Стефана и не отвечая на смуту, проникавшую извне, будь то угроза, исходившая от войск императрицы, непредсказуемые выходки неуемных валлийцев из Повиса на западных границах, либо хитроумные притязания графа Честерского на севере. Вот уже несколько лет Хью Берингару удавалось сохранять неустойчивое равновесие в отношениях со своими опасными соседями, поэтому, что бы ни препятствовало ребенку вступить в права наследования, было бы просто глупо нарушать равновесие попыткой передать Итон другому владельцу. Незачем было восстанавливать против себя семью, которая признала королевскую власть, и незачем было заставлять этих людей пожалеть о том, что их бывший сеньор сбежал во Францию. Недавно прошел слух, что Вильям Фицалан вновь объявился в Англии и присоединился к императрице в Оксфорде. А ведь одного его присутствия в стране, пусть и далеко отсюда, было вполне достаточно, чтобы поколебать нынешнюю верность королю его прежних вассалов. Впрочем, к этому следовало быть готовым и в случае чего встретить опасность во всеоружии. Передача же Итона другому владельцу без всякой на то необходимости могла бы всколыхнуть благоразумно дремлющую до поры до времени преданность вассалов своему прежнему сюзерену. Нет уж, пусть сын Людела получит все, что причитается ему по праву. Однако и за управляющим присмотреть не мешает, не мешает удостовериться и в его приверженности воле своего покойного лорда, и в его добросовестном радении о благе нового хозяина.
Погожим утром, когда предрассветный туман уже поднялся, Хью верхом ехал по городу, – сначала немного вверх по холму в сторону Хай-Кросс, затем круто вниз по склону вдоль Вэйла к восточным воротам, затем через каменный мост в Форгейт, где на фоне голубого неба маячила увенчанная крестом колокольня аббатской церкви. Под пролетами моста быстро, но спокойно Северн стремил свои воды, в эту пору еще по-летнему ласковые; вокруг двух поросших травой небольших островков была видна узкая бурая полоса, что исчезнет из виду после первого же сильного ливня, который принесет с собой бурные воды из Уэльса. По левую руку, где перед Хью открывался тракт, к самой обочине от реки подступали деревья и заросли кустарника, а дальше по тракту уже тянулись домики, сарайчики и сады Форгейта. По правую руку лежал большой мельничный пруд с травянистыми берегами; слабая дымка задержавшегося тумана еще серебрила его ровную гладь. За прудом была видна стена, опоясывающая владения аббатства, и привратницкая с воротами.
