Лев Лосев - Эзопов язык в русской литературе (современный период)

Меня всегда завораживали невинные на первый взгляд фразы в частной переписке советских граждан. Например, в одном письме ленинградского жителя 1934 года было написано: «Про отца сведений не имеем. К нему приехала Вера Михайловна». Как связана пропажа отца с непонятным появлением Веры Михайловны? А в 1943 году украинская крестьянка описывала со странными подробностями свою бытовую жизнь, причем в письме сестре, которая была угнана в немецкий трудовой лагерь, и писать ей можно было максимум раз в несколько месяцев: «У Пети была свадьба, а Маша на свадьбу не успела». Зачем нужны эти детали? На самом деле за этими невинными высказываниями скрывалась важная информация о возможном расстреле (в первом случае) и гибели под бомбежкой (во втором). Советские граждане, чтобы скрыть от могущественного цензора то, что они хотели бы сказать, часто придумывали хитрые лингвистические приемы – иносказания или шифровки.

Система иносказаний была выработана в результате неформальных договоров между многочисленными читателями и авторами, и целью такого договора стало стремление избежать нежелательного внимания цензора, и желательно – без потерь. «Мы полностью полагались на эзопов язык и на понимание читателя, умевшего читать между строк», – написал в своих воспоминаниях Валерий Аграновский, проработавший журналистом в СССР несколько десятилетий1. Собственно, эзопов язык – это и есть специально созданная автором текста возможность двойного прочтения знака (слова, фразы или жеста) для обхода цензуры.

Как я уже сказала, система советских и современных иносказаний в течение многих лет привлекала мое внимание, но из‑за специфики моей работы – я фольклорист и социальный антрополог – мне приходилось больше обращать внимание на внелитературные факты. И я горько сожалела, что не могу написать про эзопов язык в литературе. Но мне помогла случайность.

В 2011 году я работала в библиотеке и архиве Института Восточной Европы в Бремене и в один прекрасный день рылась на полке, посвященной лингвистике. Именно там на меня упала книжка – точнее, переплетенная машинопись. Я ее открыла и прочитала заголовок «Лев Лосев. Эзопов язык в русской литературе». Честно говоря, я была удивлена. Я знала Льва Лосева как хорошего поэта, литературоведа, эссеиста2 и биографа Иосифа Бродского3, но совершенно не подозревала, что он занимался еще и такими интересными вещами.

Лев Лифшиц (1937–2009), взявший фамилию Лосев в качестве псевдонима, жил в Ленинграде, работал журналистом и редактором, а в 1976 году эмигрировал в США. В конце 1970‑х годов он поступил в аспирантуру Мичиганского университета, чтобы получить возможность преподавать историю русской литературы в университете. Там он стал изучать то, с чем постоянно имел дело в СССР: 13 лет Лосев работал редактором в пионерском журнале «Костер» и по работе постоянно встречал примеры эзопова языка (благодаря этому в книге есть много иносказаний из детской литературы). Но, кроме научного интереса к эзопову языку, на решение Льва Лосева выбрать именно эту тему повлияла семейная история.

В 1964 году в журнале «Наш современник» вышла подборка стихов британского поэта Джемса Клиффорда в переводе советского поэта Владимира Лифшица4. Погибший на фронте Клиффорд писал язвительные баллады о войне и власти – они были чем-то похожи на тексты Киплинга и Роберта Бёрнса, и неудивительно, что эти баллады стали популярны среди советской интеллигенции. Самое известное стихотворение Джемса Клиффорда – «Квадраты». Они произвели на публику довольно сильное впечатление: кое для кого это стало аргументом, что в СССР теперь можно напечатать что угодно5. Цензура пропустила это стихотворение в печать: несмотря на бунтарское содержание, оно принадлежало британскому поэту и, значит, бичевало пороки капитализма.