В бессильной злобе по комнате металась русоволосая девушка. Время от времени она издавала глухие, похожие на сдавленное мычание звуки, ее длинная коса была наполовину расплетена. В углу, напротив кожаного кресла, светился экран телевизора. Он был включен на полную громкость. Внезапно девушка остановилась как вкопанная и замерла посреди комнаты. Послышалась знакомая мелодия музыкальной заставки. Стремглав девушка кинулась к креслу и со всего маху рухнула в него. Кресло скрипнуло тихонько и жалобно. Всем корпусом девушка подалась вперед, ее взгляд был прикован к экрану, на котором появилось лицо ведущей. Ее девушка знала лично, но знакомство это произошло при столь странных обстоятельствах, что вспоминать о них обладательнице русой косы не хотелось. Она знала, что ведущую программы «Уроки рока» зовут Люся Черепахина, хотя все гости программы называют ее Черепашкой. Даже в титрах всегда пишут: «Ведущая – виджей Черепашка». В жизни Люся была совсем не такой, какой казалась с экрана телевизора. В жизни она вела себя как обычная девчонка, а вот в кадре выглядела неприступной и даже высокомерной. Во всяком случае, девушке с длинной косой казалось именно так.
– Не была бы ты, Машенька, в свое время такой дурой, сидела бы сейчас не тут, а в студии! И нечего теперь слезы лить! Сама во всем виновата! – охрипшим голосом произнесла девушка, кусая сухие, потрескавшиеся губы.
Она сказала это самой себе: была у нее такая манера – вслух давать себе наставления. При этом она всегда обращалась к себе по имени. Девушку звали Машей.
Камера поползла вправо, и Маша увидела героя сегодняшней программы, с которым она тоже была прекрасно знакома. И даже больше, чем просто знакома… Впрочем, сейчас ей казалось, что все это происходило так давно, что вроде бы даже и вовсе не происходило. Хотя на самом деле с тех пор, как она рассталась с этим парнем, прошло чуть больше месяца.
Женя держался перед камерой просто и уверенно. И даже если и ощущалось легкое волнение, то оно только вносило в передачу ту необходимую долю непосредственности, без которой любое зрелище кажется заранее отрепетированным.
Черепашка представила Женю и сообщила телезрителям, что он является лидером группы «Круги на воде».
«Итак, сегодня мы знакомим вас с новой рок-группой. Женя, скажи, а кто придумал название группы?»
– Я! – неожиданно громко вырвалось у Маши. Выкрик получился отчаянным, резким и пронзительным, похожим на крик чайки. Девушка еще ближе придвинулась к экрану. – Я придумала название группы! – злобно сощурив свои опухшие от слез глаза, повторила она. – Понятно вам?
Но ее слова, естественно, остались не услышанными теми, к кому они были обращены. И тогда в голове девушки сам собой возник план. Как и все гениальное, он был предельно прост.
А между тем по ту сторону экрана зазвучал спокойный голос Жени:
«Название придумала моя бывшая девушка. Ее зовут Маша. Она была в нашей группе солисткой. Но с тех пор как она ушла, я сам исполняю свои песни».
«И на мой взгляд, у вас это очень даже неплохо получается», – как бы мимоходом заметила ведущая.
Маша, услышав это, так и заскрипела зубами.
– А судьи кто? – гневно выдохнула она.
«Так вот, название… – несколько смущенно возвращался к заданному вопросу парень, – не то чтобы Маша его придумала… Просто у нее была такая присказка: когда ей казалось, что кто-то говорит не по делу или врет, она обычно выдавала: «Ну что ты гонишь круги на воде?!» Обычно в таких случаях говорят «гнать пургу» или просто «гнать», а вот Маша откуда-то выкопала эти «круги на воде». И когда мы стали придумывать название группы, я что-то такое предложил, не помню уже, что именно, ну а Маша возмутилась, как водится: «Да ну! Круги на воде!» Тут я и понял, что называться мы будем только так: «Круги на воде». Правда, я вкладываю в это словосочетание совсем другой смысл. Для меня «Круги на воде» – это отзвук или последствия какого-то действия. Ну как если песня уже спета, а в воздухе еще не замерли звуки, как круги на воде. Вот так приблизительно», – улыбнулся Женя и посмотрел на ведущую.
Маше очень не понравился этот взгляд: какой-то цепкий, вопросительный и вместе с тем нежный… Женя будто спрашивал глазами у Черепашки: «Ну как я ответил? Тебе за меня не стыдно?» Короче говоря, на посторонних ведущих так не смотрят. Утешало лишь одно: ее, Машу, он не забыл! Даже голос его заметно дрогнул, когда он вдруг заговорил о ней. И в глазах такая тоска светилась, что, наверное, и Черепашка это увидела… Вон как ее перекосило-то всю! Наверняка почувствовала!
Маша не знала, какие на самом деле отношения между Женей и Черепашкой, но что-то внутри, наверное чутье, которое принято называть женским, подсказывало ей, что эту «сладкую парочку» связывает нечто большее, чем взаимный интерес на творческой почве.
«Ну что ж, по-моему, самое время перейти от слов к делу! – как-то натянуто (а может, Маше это просто показалось) улыбнулась Черепашка. Сейчас оператор показывал ее лицо крупным планом. – Клип, который мы вам покажем, – продолжала ведущая, поправив очки своим «фирменным», хорошо знакомым телезрителям жестом, – снят на одну из песен Жени Кочевника. Она называется «Я – курок!». Когда мы работали над этим клипом, то ставили перед собой довольно скромную задачу: познакомить зрителей с новым музыкантом. И ничего более, поэтому крутых наворотов и спецэффектов не ждите. Дело тут еще и в том, что возможности нашей телекомпании тоже весьма скромные… Так что не судите строго видеоряд, уделите больше внимания самой песне».
Экран на долю секунды стал черным, затем зазвучала музыка. Одновременно с первыми словами песни экран начал белеть, затем медленно проявилось неподвижное Женино лицо. Песня звучала как бы отдельно от изображения, просто фоном. Музыкант, на лице которого выделялись одни лишь глаза (все остальные черты казались как бы нарочно смазанными), смотрел прямо в камеру. И столько отчаяния и боли было в его огромных серых глазах, что Маша явственно ощутила, как вдоль позвоночника пробежала холодная и колючая змейка.
Потом камера отъехала назад, и оказалось, что музыкант стоит посреди комнаты. Вся она (даже пол) была белой, а огромные, во всю стену, окна закрывали белоснежные развевающиеся шторы. Сшитые из наилегчайшей ткани, они то надувались парусом, то, словно обессилев, опадали… Мебели в этой белой квадратной комнате не было, и если бы не чайник, одиноко стоящий в углу (его Маша и заметила-то не сразу, потому что он почти сливался с белыми стенами), то помещение было бы просто пустым.
На экране практически не происходило никакого движения, если не считать прямо-таки взбесившихся занавесок на окнах. Казалось, еще чуть-чуть – и ветер разорвет их в клочья. Напряженная мелодия достигла высшей точки, потом наступила тишина, которая длилась какую-то долю секунды, и, наконец, ее прямо-таки взорвала мощная волна внезапно обрушившегося припева:
