Доминик Хёрст был чокнутым офисным работником. Таким работником, который был антиподом офисного планктона. Задача офисного планктона – выполнение мелкой работки и, по совместительству, опечаленность своей участью. Такой человек, протирая штаны в кабинете, занят мыслями о том, как поскорее улизнуть на своих двоих домой. Или как выбить прибавку к зарплате.
Доминик был иным представителем рабочей силы. Он являлся тем человеком, который рад своему месту и каждую минутку старается использовать по максимуму, по делу.
Ему даже был симпатичен тот запах, который стоял в плохо проветренном помещении офиса. Он настраивал Доминика на тот нужный рабочий настрой, благодаря которому он мог крутиться как заведенный весь рабочий день.
Он был из тех сотрудников, кому надо было бы, чтобы ему поставили диванчик в офисе. А точно такой имелся в комнате отдыха персонала. Так вот, если бы ему позволили на нем обосноваться, а в тумбочку поместили его рубашонки да галстуки, он бы и вовсе с работы никуда не ушел.
Помимо ярой приверженности к рабочему месту, у Хёрста была еще и страсть. Страсть эта была бурная и мало им контролируемая. Нет, предметом его обожания была не какая-то поверхностная красивенькая девушка со свежим маникюрчиком и идеальной укладкой, чьи пластиковые ресницы, короткая юбчонка и веселый нрав сплетницы пленяли бы мужчину. Хотя и такая имелась на примете.
Так вот, увлечение ей не шло ни в какой счет по сравнению с той страстью, что была у Доминика к технике. Он имел особый интерес к изучению всех прорывов, которые совершались в этой области. Не пропускал ни единого выпуска любимого журнала «Экспериментаторы» и не пропустил ни одного выхода программы «Разрушители легенд».
На фоне этой одержимости в нем пробудилось свое собственное неуемное желание к проведению технологических экспериментов, которые он осуществлял посредством применения полученных и насмотренных знаний, но в быту. Совершал это он на постоянной основе, но с крайне переменным успехом.
Усугубляло ситуацию то, что к тому же он был неравнодушен к чтению книг, преимущественно он зачитывался книгами по научной фантастике и стимпанку.
В общем, весь коктейль из способностей и интересов Доминика, после того как соединить вместе и взболтать в шейкере. Выдавали жгучую смесь бесконечного потока причудливых идей и выдумок, которые требовали от него немедленной реализации.
Из-за этих своих «опасных» наклонностей он и был с позором выставлен со своего места на улицу.
Так вот, Хёрст был вышвырнут из офиса, и после этого ему ничего не оставалось, как сидеть на обочине и чего-то ждать. Это произошло с ним не когда-то, а происходит именно сейчас, в эту самую минуту.
Он сидит на тротуаре со своими жалкими вещичками в коробчонке и думает. Например, о том, как вот только что, какой-то час назад, он получил известие от заместителя начальника. А затем его скоропалительно выставили.
Предоставив для его барахла не самую лучшую упаковку. А именно – большую картонную коробку с огромным, жирнющим пятном на самом видном месте. Такой подход мог означать только одно: никто не заботился ни о нем, ни о его вещах. А хотели только одного: чтобы он поскорее убрался.
Он покидал офис идя по серому и унылому коридору с низко опущенной головой, еще не совсем понимая, что это с ним происходит. Проходя мимо коллег, он надеялся зацепиться за чей-то неравнодушный взгляд, и что кто-то из коллег за него запоздало заступится. Но никто не захотел сталкиваться,с жаждущим внимания и поддержки взглядом Доминика Хёрста.
Поэтому он вышел из главного входа совершенно беспрепятственно. И вот уже второй час сидит на тротуаре в совершенно расстроенных чувствах, с полным непониманием, что же делать дальше. Что?
Он ощущает себя брошенным щенком, который выбрался из своей грязной коробки и не понимает, что и куда.
Хёрст смотрит на свои руки с мозолями, на стоящие рядом вещи, на улицу перед собой и проносящиеся мимо машины, на серый асфальт, и невыносимые страдания разливаются по его телу.
Нет, он столько сделал, столько отдал этому месту. И что в ответ? Черная неблагодарность? Что же, он так и позволит себя так запросто выгнать? Он просто не имеет права! Это невозможно, он так легко не сдастся!
От этих разгневанных мыслей он подскакивает на месте. Да так резко, что на секунду у него темнеет в глазах. Но ему нет дела до своего физического состояния, ему надо восстановить справедливость, и точка! Он оборачивается лицом к дверям офиса и бежит внутрь. Там он пулей проносится по коридору до кабинета главного начальника и тарабанит в дверь.
Из-за двери послышалось: «Кто ломится? Ломится-то! Входите, пока не вынесли казенную дверь!»
После этих слов дверь молниеносно перед Домиником распахивается. Потому как изнутри ее в бешенстве открывает начальник. И яростным взглядом одаривает тарабанящего.
Увидев такой злобный взгляд Хёрст почувствовал, как вся спесь с него мигом слетела. Теперь он смотрит на начальника виновато и потерянно и, мямля, бормочет: «Нельзя бы меня вернуть… Меня как бы надо вернуть… Я нужен как бы здесь бы… Нужен!»
Начальник, после того как увидел перед собой Хёрста, которого и опасаться-то не стоило, громко рявкнул на него: «Нет! Приказ подписан. Решение окончательное и обсуждению не подлежит!»
Доминик упавшим духом и качнувшимся телом, которое вот-вот хотело упасть в отчаянии на пол и забиться в истерике. По своей нужности коллективу и потерянной офисной жизни… Но тело не упало. А виноватые глаза, смотрящие на лакированные ботинки начальника с черными шнурками, хлопали. И рот произнес: «Пожалуйста! Ну, Эдид Палоч…»
– Не Эдид, а Эдуард. И не Палоч, а Павлович, – строго проговорил начальник. И гневно добавил: – Сколько раз вам было сказано? Сколько? Чтобы вы умерили свои эти… Не поддающиеся контролю сумасбродные идейки! Из которых ничего путного по итогу и не вышло! Вы нам всю офисную технику переломали, а починка или что-то другое никогда не входило в ваши обязанности. Ну просто никоем разом. – И он многозначительно развел руками.
– Я пытался усовершенствовать… – мялся и умоляюще смотрел на начальника Доминик. В своих жалких и никому не нужных объяснениях.
– Усовершенствованиях? Да? – побагровев от ярости, прокричал Эдуард Павлович. – Это каких же? Может, тех, когда электрический чайник стал биться током и обжигать паром, как по команде, наших сотрудников? Этих, что ли? Еще и с этой непонятной приблудой на его носике…
– Это не приблуда, – осторожно поправил Херст. – Это вилкогревный подогреватель булок. Для последующего чаепития. Чайник кипит и паром прогревает пирожочек, например с картошкой или повидлом. Чтобы его приятно было есть, – добавил Доминик совсем как-то жалостливо.
