Неразумные [ люди }, пока находятся здесь, постоянно галдят и щебечут, но они не ведают { о чем говорят }.
Лишь после прибытия в божественную летнюю резиденцию, они понимают, что было единственно важным. И поражает их простота этой мысли. Однако поделиться ею они уже не могут. Какой интерес говорить с теми, кто тоже все осознал?
Вот и тоскуют они по Земле.
Св. Фонифатий
Розовая коробка.
Двор-колодец. Редкие высокие окна-бойницы целую вечность пялятся друг на друга. Такие старые, давно ко всему равнодушные. Дворник со смуглым лицом и узкими глазами, одетый в тулуп и меховую ушанку, бросил короткий пустой взгляд на шагнувшую во двор Лизу.
Человек по телефону сказал, чтоб она через ворота под аркой вошла и со двора ему позвонила. Лиза стянула рукавицу и вытащила из кармана куртки телефон. Мороз тут же начал садистки выкручивать ей пальцы. Лиза выбрала из списка номер контакта "Василий К" и, прижав телефон к уху под тесным капюшоном, слушала длинные гудки. Время замерло. К телефону никто не подходил. Нет! Ведь два часа назад человек был на месте.
– Да! – раздался настороженный мужской голос.
Ноздри на бледном веснушчатом лице Лизы затрепетали. Неожиданно пошел мягкий снег. Дворник поднял голову и пытался разглядеть что-то на небе.
– Василий Алексеевич, это снова Лиза Исаева. Я стою возле Вашего дома.
В трубке что-то громко зашуршало.
– Сейчас спущусь и открою.
Лиза осталась посередине двора. Сюда вели две двери, одна совсем обшарпанная и незаметная, в углу, и вторая, побольше и посолиднее. И дорожку к ней дворник расчистил пошире.
"Если выйдет из маленькой, то мы поладим, и я получу, что хочу, – загадала Лиза, – если из большой, то возникнут трудности". Широкая дверь открылась, и из нее вышел седобородый хмурый дед с мусорным ведром. Лиза сделала неуверенный шаг к нему навстречу.
– Лиза! – раздался голос позади.
Она обернулась. В полуоткрытом узеньком проеме стоял мужчина лет шестидесяти или старше. Он придерживал дверцу локтем. Какой-то кособокий. Волосы отросшие и спутанные. Одет в растянутый свитер и линялые пижамные штаны. Он махнул Лизе рукой, и она быстрым решительным шагом, заметно припадая на одну ногу, двинулась в его сторону.
– Добрый день, Василий Алексеевич, – Лиза старалась говорить по-деловому и спокойно, – рада с Вами встретиться.
Василий Алексеевич протянул ей руку. Пожимая мягкую Лизину ладошку, он отвел глаза в сторону, вздохнул и негромко сказал.
– Проходите, тут холодно стоять, – до Лизы долетели протухшие пары вчерашнего алкоголя.
Он запер за гостьей дверцу и предложил:
– Я лучше вперед пойду. Соседи ремонт затеяли, заставили весь коридор.
Лиза шла следом за неухоженным, похоже, крепко пьющим человеком и пыталась вспомнить, когда они виделись в последний раз.
– Вот тут мое царство, – Василий Алексеевич остановился перед входом в одну из комнат. – Проходите, пожалуйста. Не буду уж извиняться за беспорядок. Вы ведь не на жилье мое глядеть пришли.
В комнате пахло сигаретным дымом, кошачьим туалетом и несчастьем. Лиза без колебаний шагнула в нее следом за хозяином. Из-за спинки кресла высунулись белые звериные уши, а следом и встревоженная кошачья морда.
– Маланья не привыкла к гостям, – прокомментировал Василий Алексеевич, – пугливая она у меня. Хотя, может, дольше проживет.
Он крякнул, закашлялся и начал смущенно крутить головой по сторонам:
– Присядьте здесь, пожалуй. Только шерсть может к Вам прилипнуть.
– Это ничего, – ответила Лиза, вдруг отчетливо вспомнив прежнего Василия Алексеевича, подтянутого темноволосого следователя с внимательными карими глазами, – Вы не беспокойтесь.
Она села на предложенный пуфик и вопросительно подняла глаза на хозяина комнаты:
– Вот, как ты выросла, Лиза, – медленно произнес он. – Чему я удивляюсь, столько же лет прошло!
– Больше двадцати, – ответила Лиза.
– Да, – протянул Василий Иванович, и сам плюхнулся на кресло неопределенного цвета, откуда с шипением спрыгнула Маланья, – я помню тебя десятилетней рыжей девчушкой с веснушками, тонкие ручки и ножки как веточки.
– Как видите, – улыбнулась Лиза, – от прежней тонкости мало, что осталось.
– Теперь ко мне пришла интересная молодая женщина. Столько лет, подумать только! Хочешь выпить? Есть рябиновая, водка, а еще коньяк на особый случай…
– Нет, спасибо, – покачала головой Лиза, – я почти не пью алкоголь. Мешает в работе и вообще. Даже небольшое похмелье плохо переношу.
Василий Алексеевич склонил голову и долго глядел на свои руки. Лиза видела, что они слегка дрожат.
– А я без выпивки не могу. Как тогда начал, так и не остановился. Со службы ушел. Правда, не из-за водки. Там это никому не мешало. А вот больше не мог я смотреть на весь этот ужас. Спать перестал почти. Потеть начал так, что через форму проступало, мерещилось что-то. Старался взять себя в руки. Жена ругалась. Велела, чтоб перестал я все через себя пропускать. Грозилась уйти, а потом вещи собрала.
Василий Алексеевич с некоторым усилием поднялся с кресла и подошел к старому покосившемуся буфету.
– А ведь сегодня день у меня как раз особый, раз ты пришла. Позволь уж мне на ты! Ничего?
Лиза кивнула.
– Не так давно юбилей был у меня, товарищ один зашел, был раньше напарником моим, один и не забывает. А ведь большой ныне человек, генерал! Теперь все изменилось. А он мне коньяк-то и принес. Армянский! – причмокнул Василий Алексеевич и плеснул коричнево-янтарную жидкость из бутылки в тяжелую граненую рюмку.
– Вас трудно было найти, Василий Алексеевич, – промолвила Лиза. – Никто не знал, где Вы можете находиться.
– Квартиру мы с женой разменяли, потом я свою однушку продал и получил эту комнату. Кроме одного товарища никто не заходит. Откуда им про меня знать! Все забыли. А мне так и лучше. Безопаснее.
Василий Алексеевич опрокинул рюмку в рот прямо у шкафа и налил следующую.
– Я надеялась, что Вы нам сможете помочь, – начала Лиза, упершись взглфдом широко открытых светло-голубыми глаза в спину Василию Алексеевичу, одним глотком осушившего и вторую рюмку юбилейного коньяка. – Мне показалось по телефону, что Вы можете о чем-то рассказать, поделиться тем, что помните.
– Конечно, конечно, – быстро заговорил Василий Алексеевич. Он подхватил бутылку вместе с рюмкой и вернулся в кресло напротив Лизы. С усилием сдвинул в сторону лежащие на журнальном столике газеты и прочий хлам. Поставил штоф и рюмку на освободившийся уголок.
– Помню, что дело было под осень, в то самое время, когда воздух особенный и небо синее-синее, – Василий Алексеевич громко сглотнул и пробормотал что-то еще себе под нос.
– Был август, предпоследний день каникул. Погода к вечеру выдалась неожиданно теплая, казалось, что лето начнется заново, – говоря, Лиза смотрела куда-то за плечо своему собеседнику. Там стоял бельевой шкаф. Дверца приоткрыта, с полки свисал белый кошачий хвост. На стену у шкафа была пришпилена репродукция Брейгеля и дешевая иконка с неизвестным Святым.