«Знаете, чем отличается одиночество от уединения? Вы в обоих случаях заперты одни в комнате. И отличие лишь в том, с какой стороны ключ».
Преподаватель КСЕ
Там, где сладость нежно-розового чабреца сливалась с горечью полыни и свежестью холодной воды, стоял дом. На самом берегу среди громадных валунов.
Вокруг – никого на многие километры.
Ни звука с губ. Лишь безмолвие. Крики толстых чаек. Шум большого моря.
В том доме жил братец Ноябрь. У него огрубели руки от ледяной воды и работы, а его ботинки изъела морская соль. Ему нравился тамошний свежий воздух и тишина.
Его жилище было более чем скромно: одна комната, заполненная книгами, и чайник – всегда горячий.
Будете у его дома, попросите у Ноября воды напиться, но не просите рассказывать историй – они у него все печальные, ведь ему чаще других братьев приходится наблюдать увядание.
Каждый день большая волна вместе с пеной и морской капустой прибивала к берегу истории, упакованные в стеклянные бутылки. Одни – совсем короткие, другие длинные – целые летописи. Все истории были неизменно важны для Ноября. Он собирал их и развешивал над печкой, чтобы подсушить, а поутру читал вслух.
Но его слова тонули в шуме волн. Так и оставались эти истории в его карманах – никем, кроме него, не услышанные.
Но однажды волна прибила к берегу чьё-то потрёпанное судёнышко.
Гость сошёл на берег и, кутаясь в лиловый шарф, зашагал к дому. В руках у него была тетрадь в коричневой кожаной обложке.
– Вот, – сказал он, переступая порог, – новая история в твою копилку. Хочу, чтобы ты первым её прочёл.
Ноябрь поставил чайник на огонь, раскрыл толстую исписанную аккуратным почерком тетрадь, и прочистил горло:
Это история о грусти, с которой здороваются, история об одиночестве, тщательно выдаваемом за уединение, история предубеждений, магии, чудес, странных совпадений.
Это история о любви.
Где бы и какой бы она ни была.
1
Февраль в первый же день…
осел колким снегом на кончиках пальцев. Виви снова забыла перчатки.
Из февральских холодов она спешила домой, её волнистые тёмные волосы заиндевели, а руки покраснели от мороза.
В её маленькой квартирке на первом этаже пахло лаком и пихтой, громко тикали часы в кухне. Часовая стрелка приближалась к трём. Виви знала: скоро мимо её дома промчится трамвай, и зазвенят стёкла.
Она расстегнула пальто и бросила его, не глядя, на кровать.
Стёкла зазвенели точно по расписанию. За окном она увидела зависший на проводах иней, и чёрные рельсы, будто прочерченные кем-то полосы на чистой бумаге. Снег скопился в уголках рамы. Небо было пасмурное и безмятежное.
Трамвай быстро промчался мимо и исчез далёкой точкой.
Виви любила такие моменты, когда дома – тихо-тихо, и ничто не мешает думать. Думала она о великом: о туманных планах на будущее, о смысле жизни, о повышении цен на проезд в автобусе… На этой мысли она горестно вздохнула и поплелась на кухню, чтобы приготовить кофе с молоком и выпить его, глядя на полную безнадёгу за окном. Потом было бы неплохо посвятить часок-другой чтению или дневной дрёме, но не успела Виви поставить чайник на огонь, как из спальни послышался резкий звук, будто что-то с треском упало и расколотилось на тысячу и один кусок.
Она заторопилась на шум.
В окне зияла дыра, и пол был усыпан осколками, но удивительно было совсем не это: на ковре лежала птица причудливого оперенья. Её перья переливались оттенками розового и фиолетового, грудь часто вздымалась, и дрожало раненное крыло.
Виви несмело сделала шаг, стараясь не наступить босыми ногами на стёкла. Она осторожно приблизилась, её пальцы чуть коснулись насыщенно-лиловых перьев. Птица под её рукой затрепыхалась, будто в агонии. Виви испуганно отпрянула, наступая босой пяткой на мелкий осколок.
Она вскрикнула, но не только от боли. Птица на её глазах вдруг обратилась совсем не птицей. Исчезло оперенье, клюв, крылья. На неё посмотрели человеческие глаза.
Это случилось в первый день февраля.
История, которую, возможно, будут рассказывать тут и там.
Виви думала, что спит. Потому что в жизни так не бывает. К тебе домой не врываются птицы и не обращаются людьми. Это невозможно. А если и возможно, то уж точно не в её жизни. Нет, никак невозможно!
Но вот она реальность – мужчина на деревянном полу её спальни. Кровь сочилась из глубокого пореза на левом плече, окрашивая белую футболку в ярко-алый, и капала на светлый ковёр.
Виви хотелось закричать на всю мощь лёгких. Она было открыла рот, но тут же плотно закрыла его ладонью и схватилась за телефон. Вызвать скорую и немедленно – вот был её порыв.
– Не надо, прошу, – сказал ей Февраль. Разумеется, тогда Виви ещё не знала, что это был Февраль.
– Но ты ранен, – возразила она, сжимая телефон в ладони.
– Не смертельно, – он криво улыбнулся ей. Опираясь на правую руку, ему удалось сесть, затем снять с себя футболку и зажать порез. – Очень прошу, не надо никуда звонить.
На последних словах его лицо исказилось от боли.
Виви нехотя сунула телефон в карман брюк и бросилась в ванную за скудной аптечкой. Она и сама не знала, почему так поступила, но подумать не было времени, а пока… в аптечке нашёлся бинт, дрожь отпустила пальцы, а в спальне по-прежнему истекал кровью нуждавшийся в помощи человек.
Она помогла незнакомцу добраться до дивана, схватила лысеющую метлу и торопливо смела осколки в сторону, а затем осмотрела порез.
– Тебе нужно в больницу! – решительно заявила Виви, снова хватая телефон, но незнакомец перехватил её ладонь.
– Мне нельзя, – он покачал головой. – Ты видела, кто я? Нет, мне никак нельзя!
– Я не знаю, кто ты, – она освободила руку от захвата, – и как угодил ко мне в квартиру, я тоже не знаю.
– Пожалуйста, – тихо попросил он. – Я всё объясню.
Виви было нечего противопоставить фиалковому, как перо птицы, взгляду. Серьёзный и немного грустный он подействовал на неё будто пятновыводитель, стирающий все возражения. Она тихонько вздохнула и принялась обрабатывать порез.