– Знаешь, почему он до сих пор ещё жив, Глок? – спрашиваю, откидываясь назад, и древний, полуразвалившийся стул, на котором я сижу, жалобно скрипит, добавляя трагических нот в происходящее в комнате загородного домика.
– Хер знает, босс. Вряд ли он вам нравится. Может, лучше его спросить? – пнув носком ботинка под ребра связанного по рукам и ногам Рыбу, валяющегося у моих ног, опускается на корточки, долго всматривается в опухшее от побоев лицо и мотает башкой. – Не, босс. Он похоже тоже не в курсах. Или есть варианты, Рыба? Чего мычишь? Жить хочешь, сука?
– Естественно хочет. Всему живому, даже последней твари, очень хочется пожить подольше и послаще, – поворачиваю голову, осматривая развал вокруг.
Боск и Кайф заканчивают переворачивать ящики шкафов, вытряхивая их содержимое на пол, Гёте медленно перелистывает страницы понравившейся ему книги – снова нашел что-то на немецком и в ближайшие дни будет цитировать одному ему понятное. И только Глок, неторопливо накручивающий глушитель на ствол пистолета, вроде как не при делах, хотя свои он уже закончил и, отчитавшись, что два телохранителя Рыбы в соседней комнате проснутся исключительно в следующей жизни, с радостью готов потрепаться о чем угодно. Не лучший собеседник, но туповатость Глока с лихвой перекрывает одно его качество, которое крайне редко встречается в людях – верность. Она либо есть, либо ее нет. Никаких полумер и промежуточных состояний. И, к сожалению, у Рыбы второй вариант – полное отсутствие.
– Что самое сладкое, Глок? – спрашиваю, кивнув Боску и найденному им мусорному пакету с наличкой. – Пересчитай.
– Сахар? Не! Этот… кулум?
– Лукум! – усмехаюсь и отрицательно мотаю головой. – Мимо.
– Босс, я хер знает. Я сладкое с армейки не особо. Сгущенка что ли? – Глок чешет своей пятерней затылок и удивленно таращится на Гёте, когда он захлопывает книгу и произносит:
– Если не знать босса, то правильный ответ – лугдунам или N- (4-цианофенил) -N- (2,3-метилендиоксибензил) гуанидиноуксусная кислота, а так он про жизнь.
– Иди в жопу! Кислота кислая!
– А вот тут ты не прав, Глок, – поднимаюсь на ноги, стряхивая с брюк пылинки. – Кислота, может, и кислая, а ее соединения не всегда. А жизнь, какая бы она ни была, все же слаще, когда осталось совсем немного. Да, Рыба? – смотрю в умоляющие глаза и, хрипя, произношу, – Кончай его.
Глухой хлопок, аккуратное отверстие ровно по центру лба и медленно расползающаяся по затоптанному полу лужица крови.
– Гете, бабки Счетоводу. Боск с Кайфом, упакуете тело Рыбы и отвезете к дому Хана. Скажете, что вопрос решен. И не жалейте пакетов. Тачку уляпаете, сами отмывать будете. Глок, ты как на счет пожрать?
– Я всегда за, босс.
– Тогда поехали.
Я не люблю новомодные и шумные места в центре, предпочитая им простенькие рестораны или кафе. В городе их в разы больше и готовят в них иногда не в сравнение лучше. «Генацвале» – одно из таких. Можно сказать, что любимое. Добротная тяжёлая мебель под трактирную старину, чтобы даже трезвые не смогли помахать ею или сломать, музыка на фоне, не мешающая разговаривать, домашняя кухня и седой старик Алико – повар, знающий о мясе, если не все, то практически все. Он неизменно выходит в зал поздороваться. Как чувствует, что приехал я, а не кто-то другой. Благодарность – ещё одно качество, которое мне нравится в людях.
– Здравствуй, дорогой. Кушать будешь или, как в прошлый раз, поковыряешься и уедешь не попрощавшись?
– Не обижайся, Алико. Дела были срочные.
– Понимаю. Дела решать надо, чтобы кушать спокойно и вкусно, а с нерешёнными делами язык вкуса не чувствует и желудок не радуется, – качает головой, провожая нас к моему любимому столику в углу. – Что хочешь, дорогой? Шашлык есть, стейки есть, долма есть. Хочешь, рыбу сделаю, пальчики оближешь. Вах, какую привезли. Свежая, красивая, всем форелям красотка! Вах! – причмокивает губами и жмурится, от чего вокруг глаз становятся чётче видны по-стариковски хитрые лучики морщин.
– Давай ее. Глоку стейки. Штук пять. Зелени какой-нибудь и бокал твоего вина. Один. Глок за рулём.
– Вай, какое счастье для старика! Какой аппетит! Присаживайтесь! Алико мигом все сделает! Моргнуть не успеешь.
– Не торопись, я сегодня никуда не спешу.
Глок скидывает на скамью куртку и незаметно убирает в ее складки ствол из наплечной кобуры, чтобы не отсвечивать им и в то же время всегда держать под рукой. Здесь, в углу, самое безопасное место – Алико после нашего знакомства сделал небольшую перестановку, убрав соседний столик, и повесил шторку, через которую я вижу вход и все происходящее в зале, а меня, наоборот, практически не видно. Только массивная туша Глока, опускающегося напротив, перекрывает собой большую часть обзора – садится, закрывая собой от первого возможного выстрела. Если кто-нибудь все же решится на такое, у меня будет пара секунд, и их хватит, чтобы среагировать – выхватить аккуратный Glock 19, уменьшенную копию ствола Глока, или любимый стилет из рукава. Дальше загадывать бессмысленно. Одно точно – я начну продавать свою шкуру. Как можно дороже и уже без вопросов чем вызван такой интерес к моей персоне. Вопросы задам после. Тем, кто послал. Шестерки-быки – тупой расходный материал, и спроса с них никакого.
Тихий звук цокающих каблучков, Глок тянется к куртке и возвращает ладонь обратно, на стол, когда я делаю едва заметное движение головой. Нанико с двумя бокалами вина на подносе смущается от того, что ее дед спит и видит, как выдаст внучку замуж за уважаемого человека, а этот уважаемый человек никак не хочет видеть в своих сновидениях не по возрасту зрелую девочку, прячущую небольшой шрамик на щеке за густыми распущенными волосами. Красивая. Расцветает все ярче, и это сложно не замечать, но в мою память врезались насмерть испуганные глаза и крупные капли крови, падающие с подбородка на дрожащие коленки, притянутые к груди.
– Здравствуйте, Назар, – улыбается, осторожно опуская поднос на стол.
Алико снова выбрал семейные реликвии – червленое серебро с чеканкой и хрусталь, заполненный до краев своим лучшим вином. Тем, которое держит для себя и самых дорогих гостей.
– Здравствуй, Нани. Как у тебя дела в школе?
Невинный вопрос, расставляющий все по своим местам и звучащий больше для ее деда, стоящего за дверью на кухню. Его желание и моя жизнь слишком разнятся, чтобы их состыковатывать. Но мне действительно интересно узнать от девочки о ее успехах.
– Хорошо. Скоро начнутся экзамены, и учителя задают не так много как раньше.
– Жалеют вас? – улыбаюсь, делая приглашающий жест и крохотный глоток белого. Все же заказал рыбу, и красное своим цветом напоминает фатальность ошибки Рыбы.
