Весна 1519 года
– Я не могу жениться на тебе, – без обиняков объявил Джайлз Фицхью Филиппе Мередит, чей прелестный ротик в изумлении раскрылся при столь неожиданном откровении.
Стоял май, и двор перебрался в Гринвич. Деревья зеленели свежей листвой, а в воздухе стоял пьянящий аромат ранних цветов. За садами королевского дворца под ярким солнцем величаво, словно колеблемая легким ветерком шелковая лента, медленно тянулась Темза, неся свои воды к морю. Самое подходящее место для романтических свиданий. Не для бесповоротного разрыва.
В первое мгновение Филиппе показалось, что сердце остановилось. Перестало биться. Но нет. Она еще жива.
Девушка сжала губы и попыталась осознать только что услышанное. Виски пронзила пульсирующая боль.
– Ты влюбился в другую? – едва выговорила она наконец.
– Нет, – коротко ответил он.
– В таком случае почему?! – вскричала она. – Наши семьи всегда хотели, чтобы мы поженились, а мне уже пятнадцать. Я готова к замужеству.
– Но официальной помолвки не было, – спокойно напомнил он. – Так захотела твоя матушка, дорогая.
В свои девятнадцать Джайлз был высоким и широкоплечим. Как и старший брат, он унаследовал рыжеватые волосы отца и мягкие голубые глаза матери.
– Зато все знают, что в один прекрасный день мы поженимся, – упрямо настаивала Филиппа, не в силах поверить, что Джайлз способен на такое бессердечие. – Но если это не другая женщина, тогда в чем же причина разлуки? – резко спросила она. Ей следовало бы рассердиться на него. О да! Очень рассердиться!
– Господь, – благочестиво ответил он, крестясь.
– Что?!
Она, должно быть, не расслышала. И теперь была окончательно сбита с толку. И это говорит тот Джайлз Фицхью, который в бытность королевским пажом всячески старался увильнуть от утренней мессы?! Мало того, неизменно избегал наказания, изобретая самые немыслимые причины своего отсутствия.
– Ты, конечно, шутишь! – громко рассмеялась она.
Но Джайлз покачал головой.
– Я хочу принять постриг, Филиппа, – продолжал он. – Собираюсь стать священником. Я учился в Риме с Реджиналдом Поулом, кузеном короля. Поверь, уезжая туда, я ни о чем таком и не думал. Все случилось неожиданно. Другого объяснения я предложить не могу. Это то, что мне необходимо, дорогая. Именно этого я хочу. Куда сильнее, чем жениться и обзавестись семьей.
– И давно ты так решил? – настаивала Филиппа, до сих пор не веря собственным ушам. Вздор! Абсурд! Джайлз? Ее Джайлз – священник? Нет!
– Я отправился учиться в Европу, Филиппа. Сначала в Париж, потом в Рим. Собирался познать тайны литературы и истории, посещать лекции, пить, драться и волочиться за девушками, как любой молодой человек моего возраста. В Париже все так и было.
Он ухмыльнулся, снова разбив ее сердце напоминанием о прежнем Джайлзе, в которого она влюбилась много лет назад.
– Но потом я очутился в Риме. И в этом древнем городе со мной что-то произошло.
Он умоляюще заглянул в ее зеленовато-карие глаза, словно не находя слов.
– И что же там случилось? – осторожно осведомилась она. – Расскажи подробнее, что там стряслось.
– Все началось с самого города, – медленно выговорил он. – Такой старый, что каждый камень в нем свят. И самый воздух наполнен звуками священных гимнов. Проникнут золотистым светом и благоговением. Рим так прекрасен, что щемит сердце. Не знаю, каким образом, но я вдруг понял, что родился, чтобы остаться там. Служить Господу каждой частицей своего существа. Поэтому я забросил все легкомысленные забавы и сосредоточился на миссии, к которой Он призвал меня. Воистину Господь выбирает тех, кого хочет видеть слугами своими, дорогая. Я вернулся домой только ради того, чтобы сказать тебе это и получить благословение родителей. Поверь, они удивились не меньше, чем ты, но поняли и приняли мое решение. Мало того, счастливы моей преданностью святой матери-церкви.
– А вот я не понимаю и не принимаю! – взорвалась наконец Филиппа. – Ты предпочтешь целибат? Утомительное и однообразное служение в жалкой церкви или пыльных архивах женитьбе на мне?! Наследнице с собственными землями?! Ты второй сын, Джайлз! Союз между нами выгоден нашим семьям! Ты бы получил Фрайарсгейт, а я поднялась на следующую ступеньку в придворных кругах. Я любила тебя с десяти лет! И теперь ты утверждаешь, что я тебе не нужна?!
Слеза скатилась по щеке.
– Это не совсем так, Филиппа. Ты была очаровательным ребенком и выросла настоящей красавицей. Но я не люблю тебя так, как подобает мужу, а Бога люблю больше, – с жестокой откровенностью ответил он. – Мы встречались недолго и всего лишь однажды, когда ты впервые приехала ко двору. Потом ты вернулась в свой Фрайарсгейт, а когда снова прибыла в столицу, чтобы служить королеве, я уже уехал за границу. Ты любишь не меня, а скорее созданную тобой же мечту, и я уверен, что рано или поздно забудешь меня и справишься с горем. – Теперь его голос звучал чуть мягче.
– Я буду любить тебя до самой смерти, – поклялась Филиппа. – Невозможно поверить, что ты ко мне равнодушен! Что выберешь унылую, тоскливую жизнь, вместо того чтобы жениться, иметь детей и собственные земли! Такого быть не может!
– Филиппа, мне не нужны твои земли. Для меня это место слишком холодно и неприветливо. Прежде чем приехать ко двору, я рос на юге, в приграничных землях, и вряд ли смог бы выжить в вашем суровом климате, так далеко от родных и друзей. Север отнюдь не славится своим гостеприимством, дорогая.
– Но не будет ли тебе одиноко в Риме? – возразила она. – Это куда дальше от твоего родного дома, чем Камбрия. И ты больше никогда не увидишь свою семью, если только не приедешь в Англию.
Она рассерженно смахнула слезы с хорошенького личика.
Но Джайлз невозмутимо улыбнулся:
– По возвращении в Рим я приму духовный сан. Мне уже обещан пост в Ватикане на службе у самого папы. Похоже, у меня обнаружили скромный талант к финансовой деятельности, который может пригодиться церкви. – Он взял ее руку и, поцеловав, добавил: – Неужели ты не пожелаешь мне счастья, Филиппа?
Голубые глаза спокойно смотрели на нее. И в них не светилось никакого чувства, кроме разве жалости к ней.
Филиппа вырвала руку, размахнулась и отвесила ему звонкую пощечину.
– Нет, Джайлз, я не пожелаю тебе счастья. Ты разбил мою жизнь. Ненавижу тебя! И никогда не прощу тебе предательства и унижения!
– Филиппа, пожалуйста, умоляю, постарайся понять, – пробормотал он, потирая щеку там, где ее ладонь оставила красный отпечаток на гладкой загорелой коже.
