Александр Марков - Философия упадка. Здесь научат самому дурному

© А.В. Марков, 2024

© ООО Издательство АСТ, 2024

Гедонизм, нигилизм, либертинаж, культ кошмаров – все эти как бы незаконные направления в философии представлены в книге. Философия для всех вошедших в книгу мыслителей – не просто систематизация различных правильных знаний и добрых пожеланий, требующих от человека стать лучше. Это наука, способная увидеть изнанку бытия.

Огюст Роден. «Мыслитель». 1880–1882. © Smallbones

Для всех этих странных, темных, провокационных философов закономерности и нравственные императивы – только лицевая сторона жизни. За этой лицевой стороной прячутся монстры, такие как необоримая тяга к наслаждению, воля к власти, дерзость первооткрывателя, пессимистическое отчаяние. Эти монстры влияют на нашу жизнь не меньше, чем социальные и нравственные институты.

Призывает ли кто-то из этих философов встать на сторону силы, властолюбия, сладострастия? Иногда кажется, что да. Порой эти философы дозволяют делать всё что хочется, не обращая внимания на устои. Но на самом деле они просто показывают, что нельзя основывать мораль только на обыденных представлениях. Обыденное представление о добре не равно добру. Сначала надо узнать, как устроен мир, а уже потом разобраться, что мы можем и что должны сделать в этом мире.

Устройством мира эти философы занимаются тоже провокационно. Они постоянно смешивают социальные законы и природные. Допустим, мир бесконечен – так почему не положить в основу этики тягу к бесконечности и вседозволенность? Мир непредсказуем – так почему бы не вести себя непредсказуемо? Мир доволен собой, раз он продолжает существовать, как бы сам довольный собой и тешащий себя – так почему нельзя составить жизнь из одних удовольствий?

Сначала эти провокации устраивались намеренно. Так действовали античные софисты, перенося законы языка на природу. В языке есть исключения и прочие аномалии. Почему же в повседневной жизни нужно всегда вести себя «по правилам»?

Но провокация постепенно превращалась в осмысление образа жизни и места человека во Вселенной. Мы хрупкие, мы уязвимые, человек – игрушка природы. И если мир устроен так, зачем проявлять твердость? Лучше уйти в получение наслаждений. Это природа в нас сыграла, а не мы что-то получили незаконно.

Философы, которые включены в настоящую книгу, показывали, что можно не следовать житейской мудрости и на время расстаться с привычной рациональностью и нравственностью. Они проповедовали не следование принципам и аксиомам, а напротив – выход за пределы любых аксиом. Они подрывали изнутри прежние благополучные представления о мире.

Но главное – эти философы оспаривали идею примеров успеха, идею о том, что следование примеру якобы сделает тебя лучше и нравственнее. Наоборот, следование примеру, по их мнению, всегда путь ко вторичности, посредственности, ханжеству, пошлости. Тогда как риск на грани полной безнравственности, виртуозная дерзость – это освобождение самой философской науки от предрассудков.

Можно ли сказать, что труды этих философов «учат дурному»? С таким же успехом можно сказать о физиках или химиках, что их открытия можно употребить во вред людям. Мы же не обвиняем математиков в том, что знак вычитания провоцирует кого-то обидеть, а возведение в степень поощряет чрезмерные амбиции. Дурному может научить даже самая нейтральная наука.

Философы, вошедшие в эту книгу, не совращают с верного пути. Они показывают, что будет, если теоретические положения сразу перенести в практику. Они доводят до абсурда некоторые философские концепции и показывают их ограниченность. Заодно в их провокациях всегда есть элемент розыгрыша, остроумия, шутки – не нужно принимать всё сказанное ими всерьез.

В этом смысле другая философия – это один из инструментов развития теоретической философии, когда оказывается, например, что на одном только понятии разума, воли или интереса не построишь философию. Нельзя быть слишком серьезным и строить представления о мире только на твердых категориях. Утрата чувства юмора и умения посмотреть на себя со стороны опасна и для теоретической философии.

Ведь разум может оказаться слишком расчетливым, воля – слишком порывистой, интерес – слишком хищным. Нежелательные последствия как будто самых правильных категорий и показывает другая философия. Она требует дополнить категорию разума категориями чувства, воли, произвола. А оттуда уже недалеко и до категорий совести и вины. Так безнравственна ли эта философия, или, наоборот, нравственна?

Слово «софист» обычно употребляется в обыденной речи с презрением – в значении «бесплодный спорщик», «умственный мошенник», «хитрец», «демагог». Но на самом деле это слово означает всего лишь профессионала в таком деле, как мудрость, интеллектуала, человека, зарабатывающего умственным трудом. Мы привыкли к тому, что людей умственного труда вокруг много, и это мешает оценить софистическую революцию в Афинах в конце V в. до н. э.

Древние греки понимали мудрость широко, как любое умение, требующее высокой квалификации. Мудрец – это тот, кто умеет построить корабль, основать новый город или примирить сограждан. Софисты оставили за собой только одно значение мудрости – словесный навык, навык убеждения и управления людьми.

Они предпочитали не мудрость, которая работает с вещами, – строительство кораблей, изготовление чаш или поварское искусство. Их интересовала мудрость, работающая со словами, способная воздействовать на граждан. Кто умеет управлять словами, тот правит и людьми – вот главный принцип софистики.

Поэтому первое, с чего начинали античные софисты, такие как Горгий, Гиппий, Продик и многие другие, – с нового отношения к слову. Они стали понимать слово не как отсылку к вещи или поступку, но как самодостаточную единицу, которая может определять реальность. В слове для них скрывалось целое представление, спектакль, который меняет и наше отношение к реальности, и даже саму реальность.

Сейчас бы все эти софисты, конечно, выступали на телевидении и вели каналы в социальных сетях. Но тогда им было доступно словесное шоу: впрочем, тоже очень театрализованное. Например, Гиппий сам делал себе одежду и обувь – и не потому, что любил шить, но потому, что ему нужен был костюм, который очарует всех. Он сделал себе даже золотые кольца, ведь это модно и шокирующе.

Тренировки ораторов софисты начинали с постановки голоса, интонаций, с напевности, с умения импровизировать и говорить в рифму – так, чтобы слушатели были настолько увлечены речью, что принимали бы ее за единственный достойный способ разговора о реальности.