Любовь Сумм
По ту сторону звезд
Чикагская обсерватория и сейчас носит имя человека, финансировавшего ее строительство, – Чарльза Т. Йеркса, он же Фрэнк Каупервуд, герой трилогии «Желание». В книге решение ценой в треть миллиона долларов принимается молниеносно, диалог с ректором укладывается буквально в две страницы. Вначале речь идет о довольно скромном взносе (8—10 тысяч, чикагские бизнесмены скидывались на оборудование для новорожденного университета), после нескольких реплик, за считаные минуты взвесив и свои возможности, и выгоды от такого решения, Фрэнк берет на себя не только покупку телескопа – 40 тысяч долларов, – но и строительство обсерватории, а это уже 300 с лишним тысяч.
Что побудило опытного, циничного дельца к подобным расходам? Расчет, говорит Драйзер. О щедрости магната протрубили все газеты, даже за океаном; ему обеспечены огромные кредиты, понадобившиеся на достраивание империи, конкуренты раздавлены, городские власти не смогут отказать благотворителю в концессии, и наконец-то линии чикагской надземки сойдутся в руках Каупервуда.
Осуществление мечты. Дороги, в особенности рельсовые – конка, позднее трамвай в городе, Северо-Пенсильванская или другая какая-нибудь железная дорога, соединяющая город с деловыми и промышленными центрами, путь, прокладываемый с Восточного, давно освоенного побережья, через брызжущий энергией, кипящий иммигрантами Средний Запад на «территории», еще не ставшие штатами, – Нью-Мехико, Техас, – все эти американские дороги пробуждали в селф-мейд миллионерах трепет, сродни религиозному, и простодушную, ребяческую жадность, как блестящие, да к тому же работающие игрушки.
«Многого из того, что знаем мы и что позднее узнал Фрэнк, тогда еще не существовало – телеграфа, телефона, доставки товаров на дом, городской почтовой сети и океанских пароходов. Не было даже почтовых марок и заказных писем. Еще не появилась конка. В черте города курсировали бесчисленные омнибусы, а для дальних путешествий служила медленно развивавшаяся сеть железных дорог, все еще тесно связанная с судоходными каналами»[1]. Так начинает Драйзер первую часть трилогии «Финансист», заражая читателя той страстью освоить, познать – даже физиологически – Америку, с какой пришло в мир поколение Йеркса.
В 30-е годы XIX века появилась в Североамериканских Соединенных Штатах новая поросль, со своей особенной физиономией, на многие годы, а может, и навсегда определившая в глазах мира образ Америки. Государство еще только складывалось, остро чувствовалась недостача многих элементов общественной, упорядоченной жизни. Стихийные массы иммигрантов, разноплеменных и разноязыких, прихлынувшие к Восточному побережью Штатов, с трудом перемалываемые, перевариваемые в общем котле; еще один исход – неукротимое, стихийное движение к Западному побережью. Вестерн, где «смит-и-вессон» – закон, отчасти романтически преувеличивает, и все же значительная часть населения жила тогда в состоянии догосударственном, и догосударственность проявлялась не только в захвате чужих земель (отнимавшихся и у индейцев, и у Мексики, и у тех, кто имел несчастье поселиться в Америке раньше), но и в эдаком раннефеодальном укладе, в отсутствии хозяйственных связей, иерархии, общеобязательных норм. Западные и южные земли, заселявшиеся пришлыми и более-менее коренными американцами, проходили через период карантина, когда именовались не штатом, то бишь государством, а территорией. Конечно, в городах Восточного побережья, в Нью-Йорке, тем паче в Филадельфии и чинном Бостоне, сохранялась в том или ином виде европейская привычка порядочности и закона; выработалось нечто похожее (и вместе с тем непохожее) на феодальный строй в рабовладельческих штатах, но вокруг и внутри, в растущих без плана уродливых городах, бродила и бушевала та жизнь, о которой в Европе забыли с IX-Х-XI столетия. Тогда, спустя века после падения Рима и окончательного разрушения империи, пробудилась энергия нового строительства, выплеснулась жестокой предприимчивостью, разбойничьими набегами. Европа строилась викингами-норманнами, угнездившимися на Сицилии, во французской Нормандии, в Англии, в Новгороде и Киеве. Начинали с набегов на длинных кораблях, резни и пожаров, насилия; во втором-третьем поколении крестились, закладывали города, той же сильной рукой гарантировали защиту и правосудие.
Быстро и беспринципно богатевших одногодков Каупервуда сравнивали порой с викингами, но устойчивее другое сравнение – robber barons, бароны-разбойники. Чуть более поздняя эпоха, никак не желающая принять устойчивую форму Германская империя, «рыцари», засевшие в замках над Рейном, каждый сам себе господин, грабящие путников и воюющие с соседями. Какое сравнение точнее? Размах у Йеркса, Моргана, Рокфеллера «викинговский», одним замком и его окрестностями никогда бы не ограничились, и по сути, работа их скорее «норманнская» – строительство, пролагание путей (еще и отсюда такая любовь к железным дорогам и телеграфу). «Бароны-разбойники» – определение в первую очередь оценочное, осуждающее, хотя в нем есть своя точность: не сплоченная дружина викингов, а эгоистичные одиночки, не встреча двух культур, языческих мореплавателей и оседлого христианства, но бродило, из самого себя порождающее и языческую жажду наживы, и легкость принятия новых форм, и «староевропейскую» тягу к юридически упорядоченному общежитию, гражданской личности.
В поколении 30-х годов (в том же 1837-м, что и Йеркс – Каупервуд, родился Джон Пирпонт Морган, самый знаменитый из викингов-разбойников) каждый сам себе и языческий вождь, и крестивший его епископ. Необходимость империи, иерархии эти бароны ощущали со всей остротой, пусть и удобнее быть разбойником в вакууме власти.
Специфику тех лет уловить очень трудно – как передать почти отсутствие, нащупывание, налаживание? Каких греческих или схоластических философов привлечь, чтобы описать переходную эпоху, когда все уже присутствует в потенции (не было бы представления о законах, этике, о системе денежного обращения, транспорте и культуре, не было бы потребности в них, так откуда бы им взяться?), но ничего еще нет в реальности. Показать становление едва ли возможно, однако стоит попытаться из нашего «после» нарисовать состояние «до». Именно это делает Драйзер в прологе «Финансиста», перечисляя вещи, которых «тогда еще не существовало». И обратим внимание, что все это не просто явления технического прогресса, а средства связи. Дороги, телеграф, почта. Деньги.
