Всё началось, когда одна пейзанка из нашей группы заорала в телефонную трубку: «Свет! Рим – это просто отвал башки!»
Или нет, раньше, когда я сидела спиной к фонтану «Треви» и бросала правой рукой через левое плечо пятицентовые монетки. Одну, чтобы когда-нибудь ещё вернуться в Рим, вторую, чтобы найти в Риме свою любовь и третью, чтобы эту любовь потерять. Первые две бодро булькнули в зеленоватую воду, а третья, словно бы растворившись в воздухе, до цели почему-то не добралась. «Вот дура, промазала», – подумала я и стала рыться в карманах в поисках ещё одной. Но, ни в правом, ни в левом ничего не оказалось. Была у меня, конечно, где-то в сумочке монета в два еврика, но два еврика для таких целей, согласитесь, чересчур.
А, может, и ещё раньше, в военном музее замка Сант-Анджело, когда наш итальянский гид, наш прекрасный Костантино, с упоением рассказывал, про то, как во время осады какой-то крепости у римлян закончились камни для баллисты, и легионеры стали использовать в качестве снарядов отрубленные головы врагов, а когда кончились и они, в ход пошли головы их погибших товарищей. Возможно, Костантино этой историей хотел показать нам всю глубину презрения легионеров к смерти, только на нас она произвела впечатление тягостное. Некоторые дамы из группы издали долгое протяжное «фу-у-у-у».
Но, в любом случае, важно не то, с чего всё началось, а то, что произошло дальше. Об этом, собственно, и рассказ.
В нашу последнюю ночь в Риме я шла по Виа Национале в сторону Площади Республики. Я прощалась с Вечным городом, с моими римскими каникулами, с долгожданным праздником, который не смогли испортить ни отвратительная гостиница, ни колхозницы из группы, ни мерзкая погода.
Мне было грустно. Грусть моя крутилась вокруг прощания, через пару кварталов она перетекла в раздумья над вечным вопросом русских туристов в Европе: «Почему у нас не может быть также?», потом, разумеется, я подумала, как бы было хорошо остаться здесь жить, причём так, чтобы мне было не тридцать четыре, а двадцать два и чтобы я была не экономистом второй категории, а, скажем, модным фотографом или художником, чтобы у меня была маленькая квартирка где-нибудь в районе «Трастевере», и чтобы я периодически просыпалась там в одной постели с каким-нибудь Бруно или Козимо…
Когда я спустилась с небес на землю, оказалось, что я стою у витрины магазина мужского белья «Gigolo» и пялюсь на то, что в ней представлено. Вообще-то, вот уже почти три года, как мне ничего и некому в таком магазине покупать, но видимо, поэтому я там и остановилась. И ещё, может быть, потому, что вокруг не было ни души, ни на моей стороне улицы, ни на противоположной.
Из-за грязноватого витринного стекла в меня целились прикрытые трусами пластмассовые причиндалы и задницы, за которые так и хотелось ухватиться обеими руками. Взгляд мой долго бродил по этому роскошеству, пока я, наконец, не поняла, насколько глупо сейчас выгляжу, и, хоть вокруг по-прежнему никого не было, сделала шаг в сторону и повернулась к витрине спиной. Что именно со мной произошло дальше, я поняла не сразу, а только когда мотороллер с сидящими на нём парнями с противным треском уносился от меня прочь. В правой руке того, который сидел на мотороллере вторым, была моя сумка, а в моей, соответственно, уже не было ничего. Я только успела заметить, что оба вора были в чёрных «лакированных» кожаных куртках, голубых джинсах и белых мотоциклетных шлемах.
«У них тут даже воры стильно одеваются», – подумала я, но додумать мысль не успела, потому что в следующую секунду из-за афишной тумбы выскочил маленький человек в сером плаще и с неимоверной скоростью бросился наперерез мотороллеру. Он даже не бежал, а летел, не касаясь асфальта, и через секунду его рука вцепилась в того, у которого была моя сумка.
Ах, как бы мне хотелось сейчас написать, что мотороллер вместе с гламурными ворами грохнулся на асфальт, потом перевернулся пару раз в воздухе, как в кино, и, опять же, как в кино, с грохотом взорвался. Но он только неуклюже вильнул, и с ещё более противным треском укатил в ночь.
«Человек из-за тумбы» пробежал по инерции ещё несколько шагов и остановился. Затем нагнулся, что-то поднял с земли, повертел это что-то в руках, развернулся и пошёл ко мне. Когда он был уже близко, я поняла, что в правой руке у него белый мотоциклетный шлем. На секунду я обрадовалась, но радость тут же испарилась, когда я поняла, что с этого сомнительного трофея нет совершенно никакого толку. «Лучше б ты мою сумку у него вырвал», – подумала я.
Мужчина остановился от меня шагах в трёх, чем несколько меня успокоил – терпеть не могу мужиков, которые без разрешения посягают на моё личное пространство. Я быстро осмотрела его с ног до головы: он оказался маленьким, но очень широкоплечим японцем, или китайцем, или корейцем. Короче говоря, азиатом. Как я уже говорила, он был в сером плаще с поясом и в тёмной шляпе. В вырезе плаща я заметила белую рубашку и узел синего галстука.
Японец-китаец стоял в позе космонавта, держа под мышкой шлем, и тяжело дышал. Я подумала, что он довольно хорош собой для азиата, даже, можно сказать, красив, немного отталкивал только цвет его кожи, неестественно смуглый.
– У них около этого магазина место прикормленное, вам разве не говорили? – спросил он по-русски.
– Нет, – ответила я. Удивления по тому поводу, что японец-китаец говорит по-русски, почему-то не было.
Я ещё раз пробежалась глазами по моему собеседнику и вдруг заметила, что к шлему, который он всё ещё держал в руках, что-то такое привязано чёрное и длинное, вроде толстой верёвки.
Японец-китаец перехватил мой взгляд.
– Я схватил его за косу, и вот… – Он повернул ко мне шлем и с видимым усилием открыл пластиковое забрало.
В следующий момент меня словно окатило ледяной водой с карасями. Из шлема на меня смотрели открытые тёмные живые глаза. Я отпрыгнула в сторону и, кажется, завизжала.
– Если вам страшно, я могу их закрыть, – невозмутимо сказал японец-китаец, – только не надо больше кричать, нас могут услышать.
Я ничего не смогла ему ответить. Мне казалось, что если я открою рот, то меня непременно вырвет – я уже прикидывала место, куда бы метнуть ужин.
