Глава первая
Дороги судьбы
1787 год. Таврический вояж Екатерины II
Императрица уже и не помнила, когда еще она пребывала в таком приподнятом настроении, в таком благорасположении, как последние несколько недель, и потому чувствовала себя помолодевшей на добрый десяток лет. То ли сладостный, напоенный пахучими ароматами херсонской степи воздух растопил ее сердце, то ли череда исключительно благоприятных событий, которые тому предшествовали. Шутка ли сказать, днепровская степь, этот многовековой рассадник беспорядков и вольницы, склонила перед ней свою непокорную голову. Да что степь! Крым – эта жемчужина Северного Черноморья – отвоеван наконец у турок и навек присоединен к России!
Екатерина Алексеевна выглянула из окна дормеза. Как бы в подтверждение ее мыслей на бирюзово-синем небосводе радостно и безмятежно сверкало южное солнце.
«Спасибо тебе, Господи! – Императрица, закрыв глаза, подставила свое лицо ласкающим солнечным лучам. – Спасибо за все!»
Карета плавно несла государыню. Дом на колесах, да и только! Никак иначе ее дорожный экипаж и назвать-то было нельзя – восьмиместный, с отдельным альковом за откидным бархатным пологом, где государыня могла отдыхать, вытянувшись на перинах. Это последнее достижение инженерного искусства действительно помогало императрице с легкостью переносить тяжести нелегкого и грандиозного по замыслу путешествия.
К этой поездке готовились долго. Была создана специальная комиссия во главе с графом Безбородко, канцлером империи и главным помощником Екатерины в делах управления державой. Но главным вдохновителем Таврического вояжа был, конечно, Потемкин. Задумал он это путешествие для «своей царицы» еще в 1780 году, «чтобы склонилися к стопам Северной Клеопатры и облобызали их, в знак вечного послушания, покоренные им, во славу ея, многочисленные восточныя народы!»
Идея Екатерине понравилась сразу, да только, как говорится, быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Почти семь лет ушло на подготовку к путешествию! Шутка ли сказать, ничего подобного – ни по протяженности во времени, ни по затратам – мир еще не видел. А возможность «утереть нос» Европе, не афишируя этого и не кичась, Екатерина никогда не упускала.
Когда уже все было окончательно готово, поездку чуть не отложили. Захворали великие князья Александр и Константин. Бесконечные сквозняки холодных, как склепы, дворцовых переходов сделали свое дело. Да и январь стоял на дворе – время простуд и хвори. Заболели князья так сильно, что державная бабка устроила специальный молебен, упрашивая небеса об их скорейшем выздоровлении. То ли служба помогла, то ли молодость сделала свое дело, да только сначала Константин, а потом и Александр зарумянились, температура спала, и стало очевидно, что внуки пошли на поправку. Но о том, чтобы брать их с собой в путешествие через всю страну, о чем мечтала Екатерина, не могло быть и речи. Или откладывать поездку, или…
Екатерина решила ехать. Да и остановить этот уже запряженный, нервно фыркающий и в нетерпении перебирающий копытами шестисотголовый живой поезд было все равно что пытаться остановить в горах снежную лавину.
Наконец, покинув Царское Село 7 января 1787 года, эпохальная, как ее сразу же окрестили, поездка Екатерины Великой в Крым началась…
Поначалу неслись что ветер. Весело скользили поставленные на санный ход экипажи. Иностранные посланники, австрийский граф Кобенцель, английский барон Фиц-Герберт и французский граф де Сегюр, закутанные по самые носы в медвежьи шубы, нашли подобный способ передвижения весьма привлекательным, а от таких скоростей у них даже слегка кружились головы. И действительно, разве можно сравнить плавный, мерно скользящий по пушистому снегу ход саней с тряской в колесном экипаже? Граф де Сегюр, склонный к поэтическим метафорам, сравнил свои ощущения с «плаванием по снежному морю». И то правда, укрытые до горизонта снегом молчаливые и бескрайние российские просторы, кое-где черневшие островками рощиц, лесов и деревенек, напоминали застывшие океанские просторы.
Из-за того, что зимний день короток, на всем протяжении дороги через каждые две-три версты горели специально подготовленные по царскому указу гигантские костры, дабы освещать путь державного каравана, растянувшегося на многие версты.
И оглянуться не успели, как отмахали первые девятьсот верст до Смоленска. Только тут Екатерина сделала первую остановку. И не потому, что устала, а потому, что так было запланировано заранее. Более недели чествовал Смоленск императрицу. Без устали принимала она местную знать, спешившую припасть к державной длани. В конце концов, отдохнув и вновь устав уже от балов и званых обедов, царственная процессия двинулась дальше. К началу марта добравшись до Киева, остановились надолго. Больше месяца провела государыня в «колыбели городов русских». Принимала послов иностранных, да ждали, когда Днепр вскроется.
Когда же в галеры пересели да по реке поплыли, то путешествие назвать «трудным» и вовсе никому не приходило в голову. Пока речные волны несли специально построенный для этого случая флот из восемнадцати вместительных галер, императрица даже отдохнула, как никогда еще в жизни не отдыхала. Только в Херсоне пересели в колесный экипаж, когда весна была уже в полном разгаре.
Дормез императрицы беззвучно покачивался на троекратно усиленной и обильно смазанной салом рессорной подвеске. Могучие колеса на специально укрепленных осях уверенно подминали под себя еще по-весеннему мягкую грунтовую дорогу. Четыре шестерика могучих лошадей, запряженные цугом, без видимых усилий тянули это сооружение, построенное по личным рисункам и чертежам светлейшего князя Григория Александровича Потемкина.
Что и говорить, расстарался светлейший на славу! Словно знал, что это крымское путешествие будет не столько ее, сколько его последним триумфом. Да к тому же больно хотелось ему «уважить матушку, умастить ее как нельзя лучше в подушках пуховых, чтобы трудности долгой дороги не омрачили чело державное». Ибо в хорошем настроении созерцать обретенные для империи бескрайние днепровские и придунайские просторы гораздо сподручнее. Да и Таврию, за которую столько крови русской пролито было, он хотел поднести Екатерине как истинный бриллиант, достойный украшать ее царскую корону.
