***
Я помню, что она была хорошей хозяйкой. Прекрасно готовила: манку, суп со шкварками и жареную картошку. В начальной школе я с гордостью писал в анкетах, что моя мама – домохозяйка. Хотя, с каждым годом она всё больше походила на безработную. Но всё же самое незапятнанное воспоминание о ней, связано с готовкой.
Мне пять и мы живём в коммунальной квартире в Старом городе. Наша комната ближе всех к входной двери, но дальше всех от кухни. Очень длинный, полутёмный коридор я старался пройти как можно спокойней, но как можно быстрей. Особенно ту его часть, когда, свернув за угол, я уже не видел дверь комнаты, но видел свет, горящий в кухне. Свет в конце туннеля, когда я годы спустя впервые услышу эту фразу, для меня будет представляться именно так.
Я любил молочную манную кашу с расплавленным кусочком сливочного масла в центре тарелки и кусочками хлеба, накрошенными в кашу «чтобы сытней было». Но однажды мы переехали к бабушке и мама перестала готовить. Зато я узнал в чём ещё моя мама хороша.
***
– Стоять! – услышал я грубый мужской голос за спиной и почувствовал, как мама слегка сжала мою руку.
Мы остановились и обернулись. К нам подошли двое патрульных.
– Здравствуйте, – с непонятной ухмылкой произнёс тот, что пониже. Его голос был не таким грубым, как тот, что окликнул нас. Он был похож на голос лисы из мультика – доброжелательный, но очень страшный. – И что это вы тут делаете?
Его вопрос заставил меня начать сомневаться в правомерности наших действий, хотя мы с мамой просто гуляли.
– Здравствуйте, – улыбнулась мама. – А мы в посадку идём, на шашлыки.
Сказать, что я был удивлён, это ничего не сказать. Я был просто счастлив! Я очень любил, когда мы с родителями, их друзьями и детьми их друзей выбирались в узкую лесополосу за городом на шашлыки. Она казалась мне настоящим лесом, в котором почти невозможно заблудиться. Ведь запах шашлыков невидимой нитью всегда приводил обратно к поляне, на которой были все свои. Но патрульные маме, кажется, не поверили.
– Маловато принадлежностей! – рявкнул тот, что повыше.
– Так нам и не нужно ничего, – не растерялась мама. – У нас всё там уже есть: мясо, картошка, дрова. Мы за солью ходили, а то печёная картошка без соли – не очень.
Честно говоря, на какое-то мгновенье и я засомневался в маминых словах. Мы не ходили за солью, она просто подозвала меня во дворе и предложила пройтись с ней. Сейчас мы шли через огромный гаражный кооператив, всегда пугавший меня сворой шумных дворняг, в сторону лесополосы. Но в той же стороне находилось печально известное одесское «Палермо», где торговали маковой соломой и готовым раствором из неё.
Мама, жестом фокусника, достала из кармана спичечный коробок и потрясла им, чтобы показать, что там не спички. Мы всегда брали с собой соль в спичечном коробке. Судя по звуку, там были не спички и для меня это было стопроцентным доказательством истинности маминых слов.
– Покажите содержимое карманов… пожалуйста, – сказал патрульный-лис.
– Его тоже? – спросила мама, указывая на меня.
– Нет, только ваших.
– Беги отнеси папе, – сказала мама, отдавая мне коробок с солью. – Скажи, что я сейчас приду.
И я побежал в сторону лесополосы, уверенный, что без труда найду дорогу по невидимой ниточке запаха шашлыков. Оглядываясь назад, я видел, как мама достаёт что-то из карманов, показывает патрульным, затем они прощаются и она быстрым шагом идёт за мной. Патрульные медленно следуют за ней, что-то обсуждая и указывая в мою сторону.
У самой лесополосы я остановился. Ни дыма, ни шума костра или весёлой компании, ни запаха шашлыка не было.
– А где папа? – спросил я, когда мама подошла ко мне.
– Дай коробок, – протянула она руку. – Идём быстрей!
Конечно, никаких шашлыков в тот день я так и не получил. Мы подошли к какому-то дому с редким забором, где я должен был подождать в стороне пока мама обменяет коробок соли на шприц с тёмной жидкостью. А затем мы отправились домой обходной, намного более долгой, дорогой, чтобы не встретить тех же патрульных.
И это лишь один из сотни удачных эпизодов, когда я сопереживал изобретательному нарушителю закона и радовался успеху её проделок. В такие моменты я понимал насколько неисчерпаемой фантазией и актёрскими данными обладает моя мама и был настолько же горд, насколько смущён своей ролью в «спектаклях».
***
Как-то раз, мама устроилась официанткой в бар «Краб». Он был у самого моря, не очень большой, но с огромным аквариумом, отделяющим кабинет хозяина бара от зала, в котором работала мама. Как я был горд, когда узнал, что мама больше не домохозяйка! Каким уважением к ней я был переполнен!
Мне примерно 10 и мне ужасно стыдно, что мои родители не работают. Хотя я продолжал писать в школьных анкетах: «мама – домохозяйка, папа – сварщик». Когда дядя Андрей, мамин брат, привёл нас с сестрой к маме на работу, я уже предвкушал, как напишу в следующей анкете: мама – официантка в баре «Краб». Я представлял, как учитель переспрашивает меня и я гордо отвечаю: «Да, я даже был у мамы на работе».
Нам позволили войти в кабинет хозяина бара и сесть на чёрный кожаный диван. Мама почему-то плакала и пыталась что-то объяснить огромному мужчине, который угрюмо уставился на нас с сестрой. В кабинете было тепло, в отличие от раннемартовского пляжа. Мы, как довольно жёстко воспитанные дети, сидели молча. Дядя Андрей подошёл к широкому, похожему на большого краба, хозяину бара и протянул руку. Тот пожал её своей огромной «клешнёй», не отрывая взгляда от нас. Затем перевёл его на маму, продолжавшую что-то слёзно объяснять.
Спустя минуту мама подошла к нам, взяла за руки и сделала шаг назад, чтобы мы поднялись с дивана. Мы встали и сделали пару мелких шажков. Мама обошла нас и, присев на диван, обняла, как бы закрываясь от жуткого Крабьего взгляда.
– Вот! Вот мои дети! – продолжила она оправдываться. – Я клянусь их здоровьем, что я ничего не брала.
Она уткнулась лицом в наши плечи и не могла успокоиться. Я ей верил, даже ощущая, как она украдкой сунула в карман моей куртки что-то массивное. Я продолжал испытывать на себе пристальный взгляд огромного Краба, боясь шевельнуться или хотя бы выражением лица выдать мать. Взгляд дяди, всё ещё стоявшего возле Краба, заметался. Секунду он был похож на зайца: скакал от моего обвисшего кармана на мать и обратно, затем на меня, а спустя ещё мгновенье, осторожно перебрался на потолок.
