Тяжелая ткань, служившая дверью, хлопала на ветру. Снаружи слышались чей-то непрекращающийся кашель и приглушенные голоса полуночников – привычные звуки временного поселения. Ветхий домик, собранный из кусков мебели, ржавых железных листов и откровенного мусора, почти не хранил тепло, но Линн настояла именно на нем. «Хорошая примета, занять жилище попавших в Город» – повторяла она каждый раз, когда Клаус ворчал на постоянный сквозняк и зубодробительный холод. В суровом мужском восприятии «хорошая примета» не являлась достойным аргументом, а вот двадцать прожитых в счастливом браке лет – вполне. Поэтому муж только вздыхал, укрывался курткой поверх одеяла, но не спорил. В нынешних условиях надежда – вопрос выживания. И если суеверной женщине для этого необходима «хорошая примета» или «знак свыше», он готов самолично переловить всех черных кошек и покидать за Стену, чтобы не мешали. Кошек правда давно уже не было видно, видимо, кто-то Клауса опередил. Дремотный поток мыслей был прерван вдруг включившимися громкоговорителями.
– Попытка проникновения. Всем отойти Стены, по неподчинившимся будет открыт шквальный огонь в радиусе ста метров. Десять… Девять… Восемь… Семь…
Линн резко села в кровати и испуганно посмотрела на мужа. В глазах читались страх перед системой и благодарность за благоразумие. Да, у нее были основания переживать. Пару раз Клаус в легком подпитии заводил кощунственные разговоры, но они всегда сводились к «Чисто теоретически, почему бы не попробовать», и никогда не доходили до прямых уговоров или построения планов. Он же не полный безумец, в конце концов. Да и глупо это, проторчать в очереди семь лет, чтобы почти на самом финише закончить жизнь самоубийством.
– Я думаю, это та «семейница» с тремя малышами, – тихо пробормотала Линн.
– Ей-то это зачем? У нее дети, вряд ли она стала бы рисковать.
– Помнишь правило о детях? Ребенок идет в комплекте с матерью только пока ему не исполнится шестнадцать. Потом он сам по себе и должен заново регистрироваться. Бесчеловечно это, если подумать…
– А вчера они праздновали День Рождения старшей, – продолжил цепочку умозаключений Клаус.
– Хорошо, что мы так и не решились завести детей, – вздохнула женщина.
– Не знаешь, какие они сейчас по счету?
– Не помню, кто-то вроде говорил, что еще сотни две перед ними.
– Много, – покачал головой муж и откинулся на подушку.
– Много.
Сирена затихла, обратный отсчет оборвался на четырех, затем началось заунывное перечисление правил. Их было много, но повторяли их так часто, что даже новички запоминали все наизусть за неделю. Разговаривать тоже больше не хотелось, голова Клауса стала заполняться мечтами вперемешку со страхами. Им оставалось ждать совсем недолго, шесть человек впереди. Если будут пускать только по одному – два месяца в худшем случае. Всего ничего.
Сон подкрался незаметно, просочившись под монотонный голос из громкоговорителей, и сморил обоих. И снились им прекрасные башни из белого кирпича, а не больные пневмонией дети и не умирающие от сепсиса раненые взрослые.
**********
Попытки прорваться без очереди предпринимались регулярно, но безуспешно. Те, кто придумали систему допуска в Города, были, по-видимому, людьми очень предусмотрительными. Каждый новичок регистрировался в специальной кабинке и ему присуждался порядковый номер. На пропускном пункте сверялись сетчатка глаза, отпечаток пальца и анализ крови, при несовпадении – смерть нарушителю. Жестокая, но необходимая мера предосторожности. Лимитированные города стали островками порядка и безопасности, когда цивилизация начала рушиться, унося с собой остатки цивилизованности.
Глобальная пандемия казалось бы побежденного вируса бешенства значительно сократила численность населения и наконец позволила генетикам и биологам развернуться на полную катушку. Кровожадную болезнь смогли остановить только на пятом году всеобщего кошмара, теорий о неторопливости властей и медицины появилось такое количество, что пришлось срочно чем-то задабривать народ. Тогда была спешно развернута программа по улучшению иммунитета ко всему и сразу и увеличения продолжительности жизни. Лучшие умы науки, с детства мечтавшие о такой возможности, но занятые рутинными эпидемиями и новыми штаммами старых вирусов, с головой окунулись в работу. Результат не заставил себя ждать. За первое же десятилетие программы уровень заболеваемости упал до фантастического минимума. Больницы закрывались, врачи переквалифицировались, люди здоровели, а дети стали рождаться реже. Побочный эффект у прошедших процедуры по корректировке организма. Природа неплохо контролирует рождаемость, и если особи живут по двести-двести пятьдесят лет, размножаться они должны не слишком активно. Оставался небольшой процент населения, отказавшийся от продления жизни ради возможности иметь большую семью. Но их было так мало, что «семейников» никто не принимал всерьез.
Деньги, сэкономленные на медицине, были пущены государствами на улучшение качества жизни. Тяжелый и монотонный труд был наконец полностью отдан человекоподобным андроидам. Их разработка и введение в эксплуатацию стоили правительствам крупнейших стран нескольких революций и безумного количества митингов, но идея все-таки прижилась. Безработица стала повсеместной, но уже не несла прежнего ощущения безысходности. Творчество стало выходом и целью жизни, как потребление чужого умственного труда, так и создание собственного. Оставались востребованными программисты, инженеры, архитекторы, ученые и далее по списку, которых искусственный интеллект заменить не мог в силу отсутствия фантазии и склонности к нестандартным решениям. Прогресс разогнался до сверхсветовой скорости и идти с ним в ногу стало почти невозможно. Остановить – тем более.
Но технический прогресс редко когда несет в себе пользу для природы. Конечно, производства старались делать экологичными, а энергию добывать из возобновляемых источников, но быстро стало понятно, что солнечные батареи и ветряки не могут дать даже четверти того количества, что потребляется. Еще через несколько десятилетий природа начала мстить. Злиться на природу оказалось гораздо сложнее, чем на государство и его программы, и массовые беспорядки начали охватывать города. Права человека, вставшие во главу угла за несколько лет до этого привели к безнаказанности и неспособности системы контролировать порядок. Мелкие разбои перерастали в крупные, грабежи и драки – в убийства и мародерство. Паника и стремление к безопасности гнали людей в отдаленные поселения и уединенные уголки. Но и там им не удавалось обрести покой, кислотные дожди уничтожали любой урожай, насекомые разносили все новые и новые вирусы, которые появлялись уже почти еженедельно.
