«Сложно объяснить, как это случилось. Возле последнего необитаемого острова Земли столкнулись подводная лодка и самолет. Выжившие участники трагедии долгое время пребывали в шоке. Многие потеряли своих родных и близких, а потому не сразу взялись выяснять детали произошедшего. Поэтому никто и не помнил детали. «Авиаторы», как называли себя бывшие пассажиры лайнера, во всем обвиняли «подводников»: мол, если бы лодка не всплыла из глубины в тот момент, когда над ней пролетал самолет, то столкновения бы не произошло. «Подводники», в свою очередь, утверждали, что это самолет летел слишком низко и они тут вовсе ни при чем…
Как бы там ни было на самом деле, но взаимные претензии уже через три дня после катастрофы разбили людей на два враждебных лагеря. Авиаторы облюбовали для проживания одну из двух островных гор, а подводники расположились у подножия второй. Дело в том, что подводникам удалось спасти главную ценность погибшей субмарины – атомный реактор. Затащить его на вершину горы оказалось невозможно, а потому бывшие члены экипажа подводной лодки остановились вместе с реактором там, где выбились из сил. Что же касается авиаторов, то в условиях изначальной вражды с подводниками они могли рассчитывать только на альтернативные источники жизненно необходимой энергии. Например, на ветряные мельницы. Ветер на горном плато, естественно, дул намного сильнее, чем внизу, и кто-то из умных людей, возглавлявших колонну авиаторов, удалявшихся от подводников, вдруг остановился посреди этого плато и сказал: здесь!
Вообще-то, умных людей хватало как с той, так и с другой стороны. На подводную лодку абы кого не посадят, а на самолете летело немало бизнесменов, преподавателей средних учебных заведений (каникулы все-таки) и даже участников научно-практической конференции по микробиологии. Правда, из микробиологов спастись удалось всего одному лаборанту, но по меньшей мере таблицу Менделеева (черт знает почему) он знал как «Отче наш». Ну а всевозможные истории про злоключения вынужденных островитян – от Робинзона Крузо до Повелителя мух – читали большинство выживших. То есть изначально все настраивались на длительное проживание в условиях дикой природы и ни о каком быстром спасении не помышляли.
В соответствии с такими взрослыми представлениями о постигшем их несчастье и подводники, и авиаторы обустраивали свой быт, казалось бы, на века. Проще, конечно, было подводникам. Реактор за три недели решил все их проблемы с энергией, и уже к концу первого месяца пребывания на острове однажды ночью у подножия Подводной горы над тремя короткими рядами бревенчатых домов вспыхнул ослепительный и неестественный для здешних мест голубоватый свет. Авиаторам пришлось повозиться намного дольше. Только на сооружение ветряных мельниц ушло около двух месяцев. Во-первых, несмотря на коллективный ум, никто не мог рассчитать наиболее постоянный режим ветряных потоков. Во-вторых, людей, приспособленных к физическому труду, в рядах авиаторов оказалось маловато.
– Будут проблемы, – сказал «Тот, который сказал: здесь!» даже по окончании всех работ по сооружению мельниц и жилья.
– Какие? – тут же откликнулся оказавшийся рядом Лаборант – микробиолог.
«Тот, который сказал: здесь!» посмотрел на него с неприязнью.
Незадолго до этого Лаборант проштрафился при расчете ветряной константы, из-за чего половину сделанных работ пришлось переделывать, и теперь «Тот, который сказал: здесь!» считал микробиологию самой бесполезной наукой на свете. Однако в свои сорок два года он обладал недюжинной житейской мудростью и понимал, что для коллективного выживания на острове им требуется жесткая организация и дисциплина. То есть вожак. «Повелителя мух» он не читал. Он вообще мало читал, поскольку всю жизнь занимался делом, мало располагающим к вдумчивому времяпровождению с книгой. «Тот, который сказал: здесь!» работал ассенизатором.
На такой работе первоочередное значение имеет не смысл жизни, интерпретированный в зависимости от личного опыта в литературных опусах, а запах бытия. Поэтому в свободное время «Тот, который сказал: здесь!» разводил цветы и по пять раз в день принимал ванну с душистыми добавками. Значение дисциплины и организации он уяснил для себя не из книг, а из нестандартных ситуаций, когда чей-то решительный окрик спасал целый город от потоков дерьма, отправляя людей на борьбу с буро-зелено-коричневым злом. В юности «Тот, который сказал: здесь!» был среди тех, кого отправляли. С возрастом, продвинувшись по служебной лестнице, отправлял уже он. В принципе, кто кого отправляет – не важно. Главное, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения, что кто-то должен отправлять, а кто-то лезть в зловонную жижу, закрывая образовавшуюся течь собственным телом. У Лаборанта, похоже, таких сомнений не возникало. Он сразу и безоговорочно признал лидерство «Того, который сказал: здесь!», подавая пример остальным.
Вот почему, несмотря на приобретенную неприязнь к микробиологии, «Тот, который сказал: здесь!» все-таки ответил Лаборанту:
– У нас много женщин. Они плохо работают. Но проблема в другом. У подводников женщин нет. И когда-нибудь на этой почве возникнет конфликт.
Откровенно говоря, связи между женщинами авиаторов и возможным конфликтом с подводниками Лаборант не усматривал. В двадцать пять лет он был всецело поглощен наукой, а половое влечение легко удовлетворял за счет ночных поллюций. Причем он не был уверен, что его поллюции соотносились с какими-то эротическими сновидениями, в которых присутствовали женщины. Может быть, это выходила наружу эйфория по поводу удачного дневного опыта или похвалы от руководителя лаборатории. У него были всего две знакомые женщины. Первая – мать. Вторая – коллега по лаборатории, тридцатилетняя худющая дамочка, одержимая лаврами Мари Кюри. Как и для Лаборанта, кроме науки, для нее никого и ничего не существовало, а потому им было очень легко не воспринимать друг друга по половому признаку.
Но в отсутствие лаборатории и возможности заниматься наукой Лаборанту ничего не оставалось, как на веру воспринимать слова «Того, который сказал: здесь!». Этот человек в буквальном смысле хлебнул в жизни дерьма полной ложкой и, наверно, разбирался в премудростях залабораторной жизни, о которой Лаборант имел смутное представление.
– Надо разбиться на пары, – добавил «Тот, который сказал: здесь!». – Это сплотит людей и в минуту опасности заставит их защищать себя со всей силой собственника. Женщин нам отдавать нельзя. Это единственный смысл выживания.
– А если кому-то не достанется пары? – робко спросил Лаборант, втайне лелея надежду, что пары не достанется именно ему.
